Page 808 - Архипелаг ГУЛаг
P. 808

А тем временем нас по одному начинают вызывать в областную комендатуру — это тут
               же,  во  дворе  облМВД,  это —  такой  полковник,  майор  и  многие  лейтенанты,  которые
               заведуют всеми ссыльными Джамбульской области. К полковнику, впрочем, нам ходу нет,
               майор  лишь  просматривает  наши  лица,  как  газетные  заголовки,  а  оформляют  нас
               лейтенанты, красиво пишущие перьями.
                     Лагерный опыт отчётливо бьёт меня под бок: смотри! в эти короткие минуты решается
               вся  твоя  будущая  судьба!  Не  теряй  времени!  Требуй,  настаивай,  протестуй!  Напрягись,
               извернись,  изобрети  что–нибудь,  почему  ты  обязательно  должен  остаться  в  областном
               городе или получить самый близкий и удобный район. (И причина эта есть, только я не знаю
               о ней: второй год растут во мне раковые метастазы после лагерной незаконченной операции.)
                     Не–ет,  я  уже  не  тот…  Я  не  тот  уже,  каким  начинал  срок.  Какая–то  высшая
               малоподвижность  снизошла  на  меня,  и  мне  приятно  в  ней  пребывать.  Мне  приятно  не
               пользоваться суетливым лагерным опытом. Мне отвратительно придумывать сейчас убогий
               жалкий  предлог.  Никто  из  людей  ничего  не  знает  наперёд.  И  самая  большая  беда  может
               постичь человека в наилучшем месте, и самое большое счастье разыщет его — в наидурном.
               Да даже узнать, расспросить, какие районы области хорошие, какие плохие, — я не успел, я
               занят был судьбой старого инженера.
                     На  его  деле  какая–то  охранительная  резолюция  стоит,  потому  что  ему  разрешают
               выйти пешком своими ногами в город, дойти до облводстроя и спросить себе там работы. А
               всем остальным нам одно назначение: Кок–Терекский район. Это — кусок пустыни на севере
               области, начало безжизненной Бет–Пак–Дала, занимающей весь центр Казахстана. Вот тебе
               и виноград!..
                     Фамилию  каждого  из  нас  кругловато  вписывают  в  бланк,  отпечатанный  на  корявой
               рыжей бумаге, ставят число, под–кладывают нам — распишитесь.
                     Где это я уже встречал подобное? Ах, это когда мне объявляли постановление ОСО.
               Тогда  тоже  вся  задача  была—  взять  ручку  и  расписаться.  Только  тогда  бумага  была
               московская, гладкая. Перо и чернила, впрочем, такие же дрянные.
                     Итак, что же мне «объявлено сего числа»? Что я, имярек, ссылаюсь навечно в такой–то
               район  под  гласный  надзор  районного  МГБ  и  в  случае  самовольного  отъезда  за  пределы
               района  буду  судим  по  Указу  Президиума  Верхсовета,  предусматривающему  наказание  20
               (двадцать) лет каторжных работ. Ну что ж, всё законно. Ничто не удивляет нас.
                     Годами  позже  я  достану  Уголовный  кодекс  РСФСР  и  с  удовольствием  прочту  там  в
               статье  35–й:  что  ссылка  назначается  на  срок  от  трёх  до  десяти  лет,  в  качестве  же
               дополнительной к заключению может быть только до пяти лет. (Это — гордость советских
               юристов:  что,  начиная  ещё  с  Уголовного  кодекса  1922  года,  в  советском  праве  нет
               бессрочных правопоражений и вообще бессрочных репрессий, кроме самой жуткой из них —
               бессрочного  изгнания  из  пределов  СССР.  И  в  этом  «важное  принципиальное  отличие
               советского права от  буржуазного»,  сборник  «От  тюрем…».)  Так–то  так,  но,  экономя  труд
               МВД,  пожалуй,  вечную–то  выписывать  проще:  не  надо  следить  за  концами  сроков  да
               морочиться обновлять их.
                     И ещё в статье 35–й, что ссылка даётся только особым определением суда. Ну, хотя бы
               ОСО? Но даже и не ОСО, а дежурный лейтенант выписывал нам вечную ссылку.
                     Мы охотно подписываем. В моей голове настойчиво закручивается эпиграмма, немного
               длинноватая, правда:
                     Чтоб сразу, как молот кузнечный
                     Обрушить по хрупкой судьбе, —
                     Бумажку: я сослан навечно
                     Под гласный надзор МГБ.
                     Я выкружил подпись беспечно.

               (отчего гебисты и показали его Громыке), — чтобы заинтересовать МГБ выкупом и таким образом дать знать о
               себе на Запад. (Примеч. 1975 г.)
   803   804   805   806   807   808   809   810   811   812   813