Page 137 - Рассказы

– Да нет же! Это мне сказала сегодня подруга по курсу. Не знаю, кто ей это сообщил.
Милый Трупакин! Если бы он был здесь, я бы его за это расцеловала!
Пришел проводить Зоофилова и Трупакин. Он был в отчаянии, что опоздал и успел
только к третьему звонку.
Поезд тронулся. Стоя на площадке, Зоофилов посылал друзьям воздушные поцелуи и
слышал, как Трупакин говорил окружающим:
– Как, думаю, молодого человека отпустить в подбитом ветром пальтишке?.. Хех-хе.
Дал шубу. Волчью. Хорошая еще шубенка. Пусть, думаю, погреется, бедовая голова. Слава
Богу, не леопарды какие-нибудь. Человек не собака, и замерзать ему неподходящее дело.
Через час Зоофилов стал устраиваться на ночлег. Сквозь закрытую дверь купе он
услышал разговор кондукторов:
– Куда же его посадить, ежели все занято? На голову, что ли?!
– Куда, куда… Идиётская голова! Ну, посади его в то купе, в котором господин в
трупакинской шубе едет. Невелика птица – подвинется.

III

Чебурахинск был городишка маленький, но собственную газету имел.
Устроитель концерта через пять минут после приезда Зоофилова доброжелательно
подмигнул ему и, вынув из кармана «Чебурахинский голос», показал отчеркнутое место:
«Мы счастливы приветствовать известного пианиста Зоофилова, посетившего наш
богоспасаемый город с целью дать концерт на пианино. Публика, конечно, подарит своей
благосклонностью виртуоза, который приехал, даже невзирая на суровую температуру.
Кстати, несколько черточек из жизни концертанта: рассказывают, что беззаботный артист
собрался ехать в турне налегке, не имея теплого платья, и в самый последний момент
положение было спасено другом талантливого артиста, Трупакиным, одолжившим ему
волчью шубу. Только таким образом талантливый артист мог, как говорили древние, перейти
через Рубикон»…
После концерта Зоофилов ужинал со своим импрессарио и с поклонниками.
Было много выпито… пили за всех: за Зоофилова, за искусство, за поклонников, за
Бетховена…
– Спасибо за теплый прием, – сказал, утирая слезу, Зоофилов.
– Нет, – сказал подвыпивший импрессарио… – Давайте выпьем лучше за то, что
согрело Зоофилова лучше нашего приема: за знаменитую трупакинскую шубу!
Зоофилов вскочил с места так порывисто, что опрокинул стул.
– Стойте! – закричал он. – Не могу больше!! Дайте мне татарина! Ради Бога! Где тут у
вас татарин!

IV

– Алло! – сказал Трупакин, беря телефонную трубку. – Кто у телефона? Анна
Спиридоновна? Мое почтение! Что? Как? Да, плохо. Никак я не могу, старый дурак,
разочароваться в людях. А они и пользуются этим… Сижу я теперь и думаю: стоит ли делать
людям добро. Что? А случилось то, что я по своей доброте одолжил на недельку этому
несчастному Зоофилову хорошую волчью шубу, а он… что бы вы думали, что он сделал? Ни
более ни менее, что продал ее татарину, а деньги пропил со своими распутными друзьями…
Стоит ли после этого… Что? Прощайте.
Трупакин повесил трубку и, печально опустив голову, вышел в прихожую.
– Я ухожу, Палашка… Вот, брат Палашка, отплатили мне, старому дураку, за мое
доверие. Волчья-то шуба – ау! Не-ет! Видно, добро-то нынче не в цене… Не люди пошли, а
тигры пошли, господа!..
Выйдя на улицу и усевшись на извозчика, Трупакин втянул в себя воздух и сказал: