Page 133 - Рассказы
P. 133

тонкочувствующая, рвется куда-то.
                     – Ладно, – равнодушно кивнул головой режиссер. – Пусть рвется. Это не важно. Тебе
               виднее…
                     – Я ее буду толковать немного экзальтированной, истеричкой…
                     – Толкуй!  Дальше…  «Роль  слуги  Дамиана»!  Это  вам,  Аполлонов.  «Горничная
               Катерина» – Рабынина-Вольская!
                     Марыськина отошла в угол в задумчивости…

                                                             * * *

                     …Начался  второй  акт.  Сцена  изображала  гостиную  в  доме  Солнцевой  (Любарская).
               Собираются  гости,  приходит  комик  Матадоров  (Лучинин-Кавказский),  с  которым  хозяйка
               ведет напряженный разговор, так как она ожидает появления своего любовника Тиходумова
               (Закатов),  изменившего  ей  с  баронессой.  Должна  произойти  сцена,  полная  глубокого
               драматизма.  Объяснение  на  первом  плане;  в  глубине  сцены  –  тихий  разговор  ничего  не
               подозревающих гостей…
                     Когда поднялся занавес, на сцене была одна Солнцева. Она ходила по сцене, ломала
               руки и, читая какую-то записку, шептала:
                     – Неужели? О, негодяй!
                     В это время в гостиную вошла группа гостей, и Солнцева, согнав с лица страдальческое
               выражение, приветливо встретила пришедших.
                     Она  поклонилась  молчаливым  гостям,  поцеловалась  с  купчихой  Полуяновой
               (Марыськиной),  и  когда  суфлер  сказал:  «Ах,  это вы… вот приятный  сюрприз!»  –  хозяйка
               тоже обрадовалась и покорно повторила:
                     – Ах, неужели же это вы! Вот так приятный сюрприз!
                     Марыськина посмотрела вдаль и печально прошептала:
                     – Наконец-то собралась к вам, милые мои!
                     – Очень рада, – приветливо сказал суфлер. – Садитесь.
                     Хозяйка дома вполне согласилась с ним:
                     – Очень рада! Чрезвычайно. Отчего же вы не садитесь? Садитесь!
                     Марыськина истерически засмеялась и, теребя платок, сказала:
                     – Сяду, и даже чашечку чаю выпью!
                     Она опустилась на диван, и сердце ее больно сжалось. «Все… – подумала она. – Все!
               Вот она и роль!..» И неожиданно сказала вслух:
                     – Да… что-то жажда меня томит, с самого утра. Ну, думаю, приеду к Солнцевым – там
               и напьюсь.
                     Солнцева недоумевающе взглянула на купчиху.
                     – Сделайте одолжение, – согласился гостеприимный суфлер.
                     – Пожалуйста! Сделайте одолжение… Я очень рада, – преувеличила Солнцева.
                     – Да… –  сказала  Марыськина. –  Ничто  так  не  удовлетворяет  жажду,  как  чай.  А  за
               границей, говорят, он не в ходу.
                     – Замолчите! –  прошептал  суфлер,  меняя  обращение  с  купчихой  Полуяновой. –
               «Солнцева отходит к другим гостям».
                     – Что  это  вы,  милая  моя,  такая  бледная? –  спросила  вдруг  Марыськина. –
               Неприятности?
                     – Да… – пролепетала Солнцева.
                     От приветливости суфлера не осталось и следа.
                     – Молчите! Почему вы, черт вас дери, говорите слова, которых нет? «Солнцева отходит
               к другим гостям»! Солнцева! Отходите!
                     Солнцева,  смотревшая  на  Марыськину  с  немым  ужасом,  напрягла  свои  творческие
               способности и сочинила:
                     – Извините, мне надо поздороваться с другими. Вам сейчас подадут чай.
   128   129   130   131   132   133   134   135   136   137   138