Page 287 - Рассказы

знает, как его зовут на самом деле: Даниил ли, Дмитрий ли или просто Василий (бывают и
такие уменьшительные у нежных родителей).
Характер Доди едва-едва начинает намечаться. Но грани этого характера выступают
довольно резко: он любит все приятное и с гадливостью, омерзением относится ко всему
неприятному; в восторге от всего сладкого; ненавидит горькое, любит всякий шум, чем бы и
кем бы он ни был произведен; боится тишины, инстинктивно, вероятно, чувствуя в ней
начало смерти… С восторгом измазывается грязью и пылью с головы до ног; с ужасом
приступает к умыванию; очень возмущается, когда его наказывают, но и противоположное
ощущение – ласки близких ему людей – вызывает в нем отвращение.
Однажды в гостях у Додиных родителей сидели двое: красивая молодая дама Нина
Борисовна и молодой человек Сергей Митрофанович, не спускавший с дамы застывшего в
полном восторге взора. И было так: молодой человек, установив прочно и надолго свои глаза
на лице дамы, машинально взял земляничную «соломку» и стал рассеянно откусывать кусок
за куском, а дама, заметив вертевшегося тут же Додю, схватила его в объятия и, тиская
мальчишку, осыпала его целым градом бурных поцелуев.
Додя отбивался от этих ласк с энергией утопающего матроса, борющегося с волнами,
извивался в нежных теплых руках, толкал даму в высокую пышную грудь и кричал с
интонациями дорезываемого человека:
– Пусс… ти, Дура! Ос… ставь, дура!
Ему страшно хотелось освободиться от «дуры» и направить все свое завистливое
внимание на то, как рассеянный молодой человек поглощает земляничную соломку. И Доде
страшно хотелось быть на месте этого молодого человека, а молодому человеку еще больше
хотелось быть на месте Доди. И один, отбиваясь от нежных объятий, а другой, печально
похрустывая земляничной соломкой, с бешеной завистью поглядывали друг на друга.
Так слепо и нелепо распределяет природа дары свои.
Однако справедливость требует отметить, что молодой человек в конце концов добился
от Нины Борисовны таких же ласк, которые получил и Додя. Только молодой человек вел
себя совершенно иначе: не отбивался, не кричал: «Оставь, дура», а тихо, безропотно, с
оттенком даже одобрения покорился своей вековечной мужской участи…
Кроме перечисленных Додиных черт, в характере его есть еще одна черта: он –
страшный приобретатель. Черта эта тайная, он не высказывает ее. Но увидев, например,
какой-нибудь красивый дом, шепчет себе под нос: «Хочу, чтобы дом был мой». Лошадь ли
он увидит, первый ли снежок, выпавший на дворе, или приглянувшегося ему городового, –
Додя, шмыгнув носом, сейчас же прошепчет: «Хочу, чтобы лошадь была моя; чтобы снег
был мой; чтобы городовой был мой».
Рыночная стоимость желаемого предмета не имеет значения. Однажды, когда Додина
мать сказала отцу: «А, знаешь, доктор нашел у Марины Кондратьевны камни в печени», –
Додя сейчас же прошептал себе под нос: «Хочу, чтобы у меня были камни в печени».
Славный, бескорыстный ребенок.

* * *

Когда мама, поглаживая шелковистый Додин затылок, сообщила ему:
– Завтра у нас будут блины… – Додя не преминул подумать: «Хочу, чтобы блины были
мои», – и спросил вслух:
– А что такое блины?
– Дурачок! Разве ты не помнишь, как у нас были блины в прошлом году?
Глупая мать не могла понять, что для пятилетнего ребенка протекший год – это что-то
такое громадное, монументальное, что как Монблан заслоняет от его глаз предыдущие
четыре года. И с годами эти монбланы все уменьшаются и уменьшаются в росте, делаются
пригорками, которые не могут заслонить от зорких глаз зрелого человека его богатого
прошлого, ниже, ниже делаются пригорки, пока не останется один только пригорок,