Page 283 - Рассказы

мальчикам, непонятна. Когда кто-нибудь из нас собирался подраться, он долго
примеривался, вычислял шансы, взвешивал и, даже все взвесив, долго колебался, как
Кутузов перед Бородино. А Страшный Мальчик вступал в любую драку просто, без вздохов
и приготовлений: увидев не понравившегося ему человека, или двух, или трех, он крякал,
сбрасывал пояс и, замахнувшись правой рукой так далеко, что она чуть его самого не
хлопала по спине, бросался в битву.
Знаменитый размах правой руки делал то, что первый противник летел на землю,
вздымая облако пыли; удар головой в живот валил второго; третий получал неуловимые, но
страшные удары обеими ногами… Если противников было больше, чем три, то четвертый и
пятый летели от снова молниеносно закинутой назад правой руки, от методического удара
головой в живот – и так далее.
Если же на него нападали пятнадцать, двадцать человек, то сваленный на землю
Страшный Мальчик стоически переносил дождь ударов по мускулистому гибкому телу,
стараясь только повертывать голову с тем расчетом, чтобы приметить, кто в какое место и с
какой силой бьет, дабы в будущем закончить счеты со своими истязателями.
Вот что это был за человек – Аптекаренок. Ну, не прав ли я был, назвав его в сердце
своем Страшным Мальчиком?
Когда я шел из училища в предвкушении освежительного купания на «Хрусталке», или
бродил с товарищем по Историческому бульвару в поисках ягод шелковицы, или просто
бежал неведомо куда по неведомым делам, – все время налет тайного, неосознанного ужаса
теснил мое сердце: сейчас где-то бродит Аптекаренок в поисках своих жертв… Вдруг он
поймает меня и изобьет меня вконец – «пустит юшку», по его живописному выражению.
Причины для расправы у Страшного Мальчика всегда находились…
Встретив как-то при мне моего друга Сашку Ганнибоцера, Аптекаренок холодным
жестом остановил его и спросил сквозь зубы:
– Ты чего на нашей улице задавался? Побледнел бедный Ганнибоцер и прошептал
безнадежным тоном:
– Я… не задавался.
– А кто у Снурцына шесть солдатских пуговиц отнял?
– Я не отнял их. Он их проиграл.
– А кто ему по морде дал?
– Так он же не хотел отдавать.
– Мальчиков на нашей улице нельзя бить, – заметил Аптекаренок и, по своему
обыкновению, с быстротой молнии перешел к подтверждению высказанного положения: со
свистом закинул руку за спину, ударил Ганнибоцера в ухо, другой рукой ткнул «под вздох»,
отчего Ганнибоцер переломился надвое и потерял всякое дыхание, ударом ноги сбил
оглушенного, увенчанного синяком Ганнибоцера на землю и, полюбовавшись на дело рук
своих, сказал прехладнокровно:
– А ты… – Это относилось ко мне, замершему при виде Страшного Мальчика, как
птичка перед пастью змеи. – …А ты что? Может, тоже хочешь получить?
– Нет, – пролепетал я, переводя взор с плачущего Ганнибоцера на Аптекаренка. – За
что же… Я ничего.
Загорелый, жилистый, не первой свежести кулак закачался, как маятник, у самого
моего глаза.
– Я до тебя давно добираюсь… Ты мне попадешь под веселую руку. Я тебе покажу, как
с баштана незрелые арбузы воровать!
«Все знает проклятый мальчишка», – подумал я. И спросил, осмелев:
– А на что они тебе… Ведь это не твои.
– Ну и дурак. Вы воруете все незрелые, а какие же мне останутся? Если еще раз увижу
около баштана – лучше бы тебе и на свет не родиться.
Он исчез, а я после этого несколько дней ходил по улице с чувством безоружного
охотника, бредущего по тигровой тропинке и ожидающего, что вот-вот зашевелится