Page 296 - Рассказы

Покоренный этой суровой логикой, Миша возразил:
– Ну так я тебя беру в плен и запираю в башню.
– Это другое дело. Ванная – будто б башня… Хорошо? Когда он поднял ее на руки и
понес, она, барахтаясь, зацепилась рукой за карман его брюк.
– Смотри-ка Миша, что это у тебя в кармане? Ложка?! Это чья?
– Это брат, моя ложка.
– Нет, это наша. Видишь, вон, вензель. Ты, наверное, нечаянно ее положил, да? Думал,
платок?
– Нечаянно, нечаянно! Ну, садись-ка, брат, сюда.
– Постой! Ты мне и руки свяжи, будто бы чтоб я не убежала.
– Экая фартовая девчонка, – умилился Саматоха. – Все-то она знает. Ну, давай свои
лапки!
Он повернул ключ в дверях ванной и, надев в передней чье-то летнее пальто,
неторопливо вышел. По улице шагал с самым рассеянным видом. Прошло несколько дней.
Мишка Саматоха, как волк, пробирался по лужайке парка между нянек, колясочек
младенцев, летящих откуда-то резиновых мячей и целой кучи детворы, копошившейся на
траве.
Его волчий взгляд прыгал от одной няньки к другой, от одного ребенка к другому.
Под громадным деревом сидела бонна, углубившаяся в книгу, а в двух шагах маленькая
трехлетняя девочка расставляла какие-то кубики. Тут же на траве раскинулась ее кукла
размером больше хозяйки – длинноволосое, розовощекое создание парижской мастерской,
одетое в голубое платье с кружевами.
Увидев куклу, Саматоха нацелился, сделал стойку и вдруг как молния прыгнул,
схватил куклу и унесся в глубь парка на глазах изумленных детей и нянек.
Потом послышались крики и вообще началась невероятная суматоха.
Минут двадцать без передышки бежал Мишка, стараясь запутать свой след.
Добежал до какого-то дощатого забора, отдышался и, скрытый деревьями, довольно
рассмеялся.
– Ловко, – сказал он. – Поди-кось, догони.
Потом вынул замусленный огрызок карандаша и стал шарить по карманам обрывок
какой-нибудь бумажки.
– Эко, черт! Когда нужно, так и нет, – озабоченно проворчал он.
Взгляд его упал на обрывок старой афиши на заборе. Ветер шевелил отклеившимся
куском розовой бумаги.
Саматоха оторвал его, крякнул и, прислонившись к забору, принялся писать что-то.
Потом уселся на землю и стал затыкать записку кукле за пояс.
На клочке бумаги были причудливо перемешаны печатные фразы афиши с рукописным
творчеством Саматохи.
Читать можно было так:

«Многоуважаемая Вера! С дозволения начальства. Очень прошу не
обижаться, что я ушел тогда. Было нельзя. Если бы кто-нибудь вернулся –
засыпался бы я. А ты девочка знатная, понимаешь, что к чему. И прошу тебя
получить… бинокли у капельдинере в… сью куклу, мною для тебя найденную на
улице… Можешь не благодарить… Артисты среди акта на аплодисменты не
выходя т… Уважаемого тобой Мишу С. А. Ложку-то я забыл тогда вернуть!
Прощ.».

– Вот он где, ребята! Держи его! Вот ты узнаешь, как кукол воровать, паршивец!..
Стой… не уйдешь!.. Собачье мясо!..
Саматоха вскочил с земли, с досадой бросил куклу под ноги окружавших его
дворников и мальчишек и проворчал с досадой:
– Свяжись только с бабой – вечно в какую-нибудь историю втяпаешься.