Page 297 - Рассказы

В ожидании ужина

Обращая свои усталые взоры к восходу моей жизни, я вижу ярче всего себя –
крохотного ребенка с бледным серьезным личиком и робким тихим голоском – за беседой с
пришедшими к родителям гостями.
Беседа эта была очень коротка, но оставляла она по себе впечатление сухого унылого
самума, мертвящего все живое.
Большой, широкий гость с твердыми руками и жесткой, пахнущей табаком бородой
глупо тыкался из угла в угол в истерическом ожидании ужина и, исчерпав все мотивы в
ленивой беседе с отцом и матерью, наконец обращал свои скучающие взоры на меня…
– Ну-с, молодой человек, – с небрежной развязностью спрашивал он. – Как мы живем?
Первое время я относился к такому вопросу очень серьезно… Мне казалось, что если
такой большой гость задает этот вопрос, – значит, ему мой ответ очень для чего-то нужен.
И я, подумав некоторое время, чтобы осведомить гостя как можно точнее о своих
делах, вежливо отвечал:
– Ничего себе, благодарю вас. Живу себе помаленьку.
– Так-с, так-с. Это хорошо. А ты не шалишь? Нужно быть большим дураком, чтобы
ждать на такой вопрос утвердительного ответа. Конечно, я отвечал отрицательно:
– Нет, не шалю.
– Тэк-с, тэк-с. Ну, молодец.
Постояв надо мной минуту в тупом раздумье (что бы еще спросить?), он поворачивался
к родителям и начинал говорить, стараясь засыпать всякой дрянью широкий овраг,
отделяющий его от ужина:
– А он у вас совсем мужчина!
– Да, растет так, что прямо и незаметно. Ведь ему уже девятый год.
– Что вы говорите?! – восклицал гость с таким изумлением, как будто бы он узнал, что
мне восемьдесят лет. – Вот уж никак не предполагал!
– Да, да, представьте.
Первое время моему самолюбию очень льстило, что все обращали такое лихорадочное
внимание на меня; но скоро я понял эту нехитрую механику, диктуемую законами
гостеприимства: родители очень боялись, чтобы гости в ожидании ужина не скучали, а
гости, в свою очередь, никак не хотели показать, что они пришли только ради ужина и что
им мой возраст да и я сам так же интересны, как прошлогодний снег.
И все же после первого гостя передо мной – скромно забившимся в темный уголок за
роялем – вырастал другой гость с худыми узловатыми руками и небритой щетиной на щеках
(эти особенности гостей прежде всего запоминались мною благодаря многочисленным
фальшивым поцелуям и объятиям):
– А, вы тут, молодой человек. Ну что – мечтаешь все?
– Нет, – робко шептал я. – Так… сижу.
– Так… сидишь?! Ха-ха! Это очень мило! Он «так сидит». Ну, сиди. Маму любишь?
– Люблю…
– Правильно.
Он делал движение, чтобы отойти от меня, но тут же вспомнив, что до желанного
ужина добрых десять минут, – раскачавшись на длинных ногах, томительно спрашивал:
– Ну, как наши дела?
– Ничего себе, спасибо.
– Учишься?..
– Учусь.
Он скучающе отходил от меня, но едва лицо его поворачивалось к родителям – оно
совершенно преображалось: восторг был написан на этом лице…
– Прямо замечательный мальчик! Я спрашиваю: учишься? А он, представьте: учусь, –