Page 387 - Рассказы

– В Петроград!
– К маме!
Но кто проследит пути судьбы нашей? Кто мог бы предсказать нам, что именно в день
отъезда случится такой яркий потрясающий факт, который до сих пор вызывает в нас трех
смешанное чувство ужаса, восторга и удивления?!
Милый, веселый, неприхотливый Крысаков… Ты заслуживаешь пера не скромного
юмориста с однотонными красками на палитре, а, по крайней мере, могучего орлиного пера
Виктора Гюго или героического размаха автора «Трех мушкетеров».
Постараюсь быть просто протокольным – иногда протокол действует сильнее всего.
Было раннее утро. Крысаков накануне вечером сговорился с нами идти в Центральный
рынок поглазеть на «чрево Парижа», но, конечно, каждый из нас придерживался совершенно
новой оригинальной пословицы: «вечер утра мудренее». Вечером можно было строить какие
угодно мудрые, увлекательные планы, а утром – владычествовал один тупой,
бессмысленный стимул: спать!
Крысаков собрался один. Жил он в другом пансионе с женой, приехавшей из Ниццы; с
утра обыкновенно заходил к нам и не расставался до вечера.
В шесть часов утра хозяйка пансиона видела жильца, который на цыпочках, стараясь не
шуметь, пробирался к выходу с вещами (ящик для красок и этюдник); в девять часов утра та
же хозяйка заметила жену жильца, выходившую из своей комнаты с картонкой в руках.
Хозяйка преградила ей путь и сказала:
– Прежде чем тайком съезжать, милые мои, – надо бы уплатить денежки.
– С чего вы взяли, что мы съезжаем? – удивилась жена Крысакова. – Я еду к модистке,
а муж поехал на этюды, на рынок.
– На этюды? Все вы, русские, мошенники. И ваш муж мошенник.
– Не больше, чем ваш муж, – вежливо ответила жена нашего друга.
Затем произошло вот что: хозяйка раскричалась, толкнула квартирантку в грудь,
отобрала ключ от комнаты, несмотря на уверения, что деньги лежат в комнате и могут быть
заплачены сейчас, а потом квартирантка была изгнана из коридора и поселилась она в
помещении гораздо меньшем, чем раньше, – именно на уличной тумбочке у парадных
дверей, где она, плача, просидела до двух часов дня.
Она не знала, где найти мужа, который в это время, ничего не подозревая, весело
завтракал с нами на полученные из Лионского кредита денежки.
Позавтракав, он вспомнил о семейном очаге, поехал домой и наткнулся на плачущую
жену на тумбочке.
Наскоро расспросив ее, вошел побледневший Крысаков в зал пансиона, где за общим
табль д'от сидело около двадцати человек аборигенов.
Мирно завтракали ветчиной и какой-то зеленью.
– Где хозяин? – спросил Крысаков.
– Я.
– Почему ваша жена безо всякого повода позволила себе толкнуть в грудь мою жену?
– О, – возразил хозяин, пренебрежительно махнув рукой. – Вы русские?
– Да.
– Так ведь русских всегда бьют. Русские привыкли, чтобы их били.
Привычному человеку, конечно, не особенно больно, когда его бьют. Но непривычный
француз, получив удар кулаком в живот, заревел, как бык, и обрушился на маленький столик
с цветочным горшком.
Несколько французов вскочили и бросились на славного, веселого, кроткого
Крысакова.
Крысаков повел могучими плечами, ударил ногой по громадному столу, и все слилось в
одну ужасающую симфонию звона разбитой посуды, стона раненых и яростного крика
взбешенного Крысакова.
Вот подите ж: глупые разные «Земщины» и «Колоколы» с истинно дурацким