Page 384 - Рассказы

без денег – могли ожидать их получения только 18-го.
Грозный призрак голода протянул к нам свои костлявые, когтистые лапы.
Первые признаки бедствия выяснились неожиданно: 11 июля, после роскошного
завтрака в ресторане на Итальянском бульваре, мы взяли мотор и полетели в Булонскнй лес.
Сандерс был задумчив. Вдруг на полдороге он хлопнул ладонью по доске мотора и с
несвойственной ему энергией воскликнул:
– Стойте! Сколько показывает таксометр?
– 6 франков 50.
– Мотор! Назад!
– Что случилось?
И, как гробовой молоток, прозвучали слова Сандерса:
– У нас всего 8 франков… (общественными суммами заведовал Сандерс).
Раздались крики ужаса; мотор повернули, и он, как вестник бедствия, полетел со
страшным ревом и плачем в город.
– Стойте! До дому версты полторы. Дойдем пешком, – предложил благоразумный
Крысаков. – Шоферу нужно, конечно, заплатить полным рублем, но на чай, ввиду
исключительности положения, не давать; пусть каждый пожмет ему руку; это все, чем мы
можем располагать.
Все с чувством пожали шоферу руку и поплелись домой.
Вечером прибегли к паштету с пивом, а утром на другой день Мифасов засел за
большую композицию «Голодающие в Индии».
– Как жаль, что нет с нами Мити, – заметил Крысаков. – Его можно бы послать
собирать милостыню. Самим нам неудобно, а он мог бы поработать на бедных хозяев.
– Бедный Митя! – вздохнул Мифасов. – Он, вероятно, умирает от голоду в Берлине, мы
– в Париже. О, жизнь! Ты шутишь иногда жестоко, и твоя улыбка напоминает часто гримасу
смерти.
Сандерс обошел кругом Крысакова и, щелкнув зубами, сказал:
– Думал ли я, что рагу из Крысакова будет казаться мне таким заманчивым?!
Крысаков, взволнованный, встал, поцеловал Сандерса в темя и выбежал из нашей
комнаты в свою.
Потом вернулся, положил на стол золотой и сурово сказал:
– Последний! Прятал на похороны. Берите! Радостный крик сотряс наши груди.
– Беру в кассу, – сказал Сандерс. – Что мы сделаем на эти деньги?
– Тут я на углу видел один ресторанчик… – несмело заметил Мифасов.
«Голодающие» на его рисунке сразу пополнели. Он приделал им животы, округлил
щеки, прибавил мяса на руках и ногах и сказал:
– Произведения художника есть продукт его настроения. Налево за углом, вход с
бульвара. Обед два франка с вином!!
– Браво, Мифасов! Он заслуживает качанья. В первую же хорошую качку на море вы
будете вознаграждены! За угол, господа, за угол!!
Было 13-е число. Весь Париж наряжался, украшался, обвешивался разноцветными
лампочками; на улицах строили эстрады для музыкантов, драпируя их материей
национального цвета. Уже приближался вечер, и пылкие французы не могли дождаться
завтрашнего дня, зажгли кое-где иллюминацию и плясали на улице под теплым небом, под
звуки скрипок и флейт.
А мы сидели в комнате Мифасова без лампы, озаренные светом луны, и тоска – этот
спутник сирых и голодных – сжимала наши сердца, которые теперь переместились вниз и
свили себе гнездо в желудке.
Недоконченный этюд «Голодающие в Индии», снова реставрированный в сторону
худобы и нищенства, – смутно белел на столе своими страшными скелетообразными
фигурами.
– Мама, мама, – прошептал я. – Знаешь ли ты, что испытывает твой сын, твой милый