Page 420 - Рассказы

Впрочем, Кузя не утерпел:
– Телохранитель, когда свадьба?
– Чья? – не понял сразу Новакович.
– Ваша же, ваша! Ты ведь сохнешь так, что даже сахар Анны Матвеевны не помогает.
Сдашь государственные экзамены – надевай фрак, белый галстук и делай предложение.
Новакович, уныло свесив голову, помолчал, потом вдруг встряхнулся и сказал с
неожиданной откровенностью:
– До чего бы это было хорошо! Конечно – фрак ерунда, но вообще, помимо фрака…
Эх, братцы, грех вам смеяться над таким чувством.
– Да мы не смеемся, чудак. Мы сочувствуем. Я это понимаю. Я сам один раз был
влюблен в некую вдову – так влюблен, что и сказать невозможно. До того дошло однажды,
что я на пол повалился и стал ножку стола грызть.
– Что общего? – возмутился Мотылек. – Тут чистая, благородная, благоуханная
девушка, а этот шахматный Кузя со своей затрапезной вдовой вылез да еще ножкой стола
подпер?! Новаковича я понимаю, тем более что Яблоньку чудесным образом отыскал именно
я. И горжусь!
И закончил прозаически:
– Тем более это стоило Меценату всего два рубля! Куколка обошелся нам в двенадцать
раз с половиной дороже…
– Мотылек, не будь циником, – мягко упрекнул шокированный такой странной
математической выкладкой Меценат.
– Моя вдова не затрапезная, – обиженно сказал Кузя, думая о своем, – у нее был муж
полковник и такая грудь, что вы таких грудей не видывали! А волосы! А губки!
Новакович счел нужным перебить его:
– Анатомия полковничьих вдов в твоем живописном изложении не является тем
предметом, который увлек бы нас! Меценат! Разрешите все-таки, мы тут приведем все
немного в порядок. А?
– Как хотите! Разве я могу в чем-нибудь вам отказать? А прислугу не допущу! Она
порядок путает.
– Ну-ка, Мотылек, Кузя! Долой пиджаки. Приступим.
Кузя снял пиджак, уселся в кресло и сказал:
– Начинайте! Я буду руководить вами. Мотылек, собери газеты, накрой глину тряпкой
и сунь ее под стол подальше! Новакович, сними халат с дверцы шкафа, оботри им пыль и
стряхни пепел на пол. Потом подметешь.
Работа закипела, а Кузя, потонув в кресле, изредка командовал Новаковичем и
Мотыльком, ворча себе под нос в паузах:
– Хм! «Затрапезная вдова»! Да она бы вас к себе и на кухню не пустила. А ноги у нее
какие были – красота! Беленькие, пухленькие… Вот тебе и «затрапезная»! Аристократы
нашлись! Отнеси теперь халат к Анне Матвеевне – пусть в грязное белье бросит! А шейка у
нее была – мрамор! Бывало, оскалит белые зубки… Окурки, окурки, не забудьте смести с
подоконника!
Меценат в это время тоже не сидел без дела: он усердно мастерил из золоченой бумаги
и разноцветных осколков стекла великолепную корону.
– Порфиру бы ему еще соорудить, черту полосатому, – сказал Мотылек, отрываясь от
работы, – да не из чего!
– Послушайте, – задумчиво почесал за ухом Меценат, – а что, если он раскусит нас и
обидится… Неловко будет.
Мотылек собрал складки своего лица в очень причудливый рисунок и хихикнул:
– Он-то? Да представьте вы себе – он сейчас плавает в океане блаженства! Я его раздул,
как детский воздушный шар! Не встречал я дурака самонадеяннее! Все принимает за чистую
монету, строит самые наглые планы насчет своей литературной карьеры и… Да ведь вы
знаете, что он каким-то чудом все-таки удержался на моем бывшем месте в редакции… Я,