Page 416 - Рассказы

разметывающий тучи, как щепки, ломающий вековые деревья и срывающий с домов крыши,
есть любители бешеной бури на море, когда скалы стонут под напором озверевших волн! Я
не из их числа! Мне мила тихая зеркальная заводь, где дремотные ивы, склонясь, купают
свои элегические зеленые ветви в застывшей воде и где я вижу свое отражение, тоже мирное,
кроткое, не возмущенное рябью никакого беспокойного ветра!
– Однако ты довольно ловко приплел себя к этому тосту, – ядовито перебил его
Мотылек, – все «я» да «я»! «Мне мило то-то», «я смотрю туда-то», «я любуюсь собою там-то
и там-то». Нарцисс паршивый.
– Молчи, изгнанник из редакционных недр! Придержи язык, заступник Пушкина! Я
перехожу сейчас непосредственно к Принцессе. Сегодня вместе с ней на нас сошла сама
прекрасная Тишина, наши души окутал сладкий покой нирваны, мы будто стоим на берегу
южного знойного моря, заснувшего в такой прекрасной неге, что взять бы крикнуть:
«Остановись, мгновение, на всю жизнь! Ты прекрасно!» Но не хочется нарушать криком
этого знойного душистого молчания, и стоишь так молча – зачарованный колдовской
волшебной царицей лени и сладкой неподвижности. За ваше здоровье, Принцесса! Вы
согласны со мной?
– А? Что вы такое сказали? Я, признаться, немного замечталась… Простите!
Общин смех не смутил Кузю. Он сделал рукой знак помолчать.
– Не гогочите. Клянусь вам, что в жизни своей я не произносил такой длинной речи, и
еще клянусь, что вопрос великолепной Принцессы есть лучшее подтверждение моих слов и
лучший для меня комплимент. Я сейчас молился, понимаете вы это? Моя душа звенела, как
Эолова арфа… Мотылек, дай мне спичку.
– Какую тебе спичку?! Моя коробка у меня в пальто, а твоя лежит около тебя.
– О толстокожий! Как ты не понимаешь, что твоя коробка в пальто ближе к тебе, чем
моя здесь же на столе! Тебе легче…
– Я не помешаю? – раздался мягкий голос из-за портьеры. – Можно к вам?
Вошел Куколка, свежий, застенчиво улыбающийся красными пухлыми губами, как
всегда, безукоризненно одетый – в свежий черный костюм, в элегантном галстуке, с
перчаткой на левой руке…
– А, Куколка! Вас только и недоставало до ансамбля. Входите! Позвольте вам
представить. Это Ее Высочество принцесса Остготская. Ваше Высочество! Разрешите вам
представить нашего юного друга, чудного поэта, для которого наши духовные очи провидят
большое будущее.
– Очень счастлив, – сказал, склоняя кудрявую голову, Куколка. – Мое имя
Шелковников Валентин… мое отчество…
– Подробности письмом, – бесцеремонно перебил его Мотылек, целуя вместо него на
лету белую душистую руку, протянутую Принцессой, – садитесь, сын Аполлона. Ну, что…
вас можно поздравить? – осведомился он, подмигивая всей компании.
– С чем?
– С секретарским местом! Ведь я же вас давеча туда направил.
– Ах, – вспыхнул Куколка, – а я и забыл поблагодарить вас! Экая неучтивость. Вы
знаете, Мотылек… (Вы позволите мне вас так называть?) родной брат не сделал бы мне того,
что сделали вы!
– Да что такое? – нервно перебил его Мотылек.
– Дело в том… (Ох, как я вам благодарен. О, какая, господа, это великая вещь –
дружба!) Дело в том, что я пошел почти безо всякой надежды… единственно потому, что
решил во всем вас слушаться. Ведь я знаю, что вы желаете мне добра…
– Да не мямлите. Ближе к делу! – проскрежетал нетерпеливо Мотылек.
– Ну, что ж… Ваш редактор оказался очень симпатичным. Когда он узнал, что я тот
самый поэт Шелковников, о котором последнее время так много писали в газетах, то
сделался вдвое любезнее. «Буду, – говорит, – счастлив сделать для вас все что ни
попросите». – «Я, – говорю, – слышал, что у вас освободилось место секретаря редакции, так