Page 425 - Рассказы

юности я влюбился… Чувства свои я подарил одной очень достойной девушке, а отвечала
она мне взаимностью или нет – я не знал, и это чрезвычайно терзало меня!
(При этих словах рассказчик бросил косой взгляд на Яблоньку, ожидая, что веки ее или
углы губок предательски дрогнут, но Яблонька самым безмятежным образом была
погружена в вылавливание розовым язычком ананаса из бокала с крюшоном. Рассказчик
тоскливо вздохнул и стал продолжать.)
Я и теперь, господа, застенчив и робок с женщинами, а в те времена взглянуть даже на
женщину дерзновенным взглядом было для меня подвигом совершенно невозможным. И
случилось так, что любимая мною девушка и я должны были ехать на пароходе из Одессы в
Севастополь. Я только издали поглядывал на нее да вздыхал, а она была весела, как никогда:
каждую минуту подходила ко мне, шутила, подтрунивала надо мной, а когда ее
заинтересовывало что-нибудь из жизни моря – мимо идущий корабль или плывущий
обломок лодки, разбившейся гденибудь о скалы, или резвящаяся за корабельной кормой стая
дельфинов, или поле водорослей, колышащееся на поверхности воды, – она обо всем этом
меня расспрашивала, и я толково объяснял ей, потому что в морских делах очень хорошо
понимаю и во мне, может быть, заглох какой-нибудь морской корсар, и слава Богу, что
заглох, потому что за эти штуки по головке не гладят.
Вот так-то беседуем мы с ней, а она вдруг я спроси меня:
– У вас, кажется, есть коллекция открыток с картин Третьяковской галереи?
– Есть, – говорю. – Хорошая коллекция.
– Покажите. Только вы не тащите всего этого сюда, а я, – говорит, – лучше пойду в
вашу каюту. Можно?
А у меня была отдельная каюта – капитан был приятелем, так дал.
Услышав предложение любимой девушки, я засиял, как бриллиант Кох-и-Нор, и,
конечно, помчался вперед самым гостеприимным образом. Входим мы, и как остановилась
она посреди каюты, красивая, будто наша Яблонька, сверкающая черными глазами, белыми
перламутровыми зубками, освещенная ярким полуденным солнцем из открытого
иллюминатора, как наклонилась она над альбомом жарко дышащей грудью – вспыхнул я, как
солома на огне.
И уж буду с вами откровенен до конца – до того захотелось мне поцеловать эту
прекрасную девушку, что чуть не до крику.
Собственно, другой на моем месте, может быть, и сделал бы это, потому что девушка
относилась ко мне чрезвычайно ласково, но, как я вам говорил уже, характер у меня был
дико застенчив. Как так? Среди бела дня вдруг ни с того ни с сего – чмок! Еще если была бы
темная ночь – тогда не так стыдно… А то как назло: солнце нагло лезло всеми своими
лучами, как осьминог лапами, прямо в открытый иллюминатор, так что я мог пересчитать
все вьющиеся мягкие волосики на ее склоненном затылке…
И воззвал я ко Господу:
– Всемогущий! Если для тебя действительно нет ничего невозможного – пошли сейчас
ночную тьму, чтобы я мог наглядно объяснить этому твоему прекрасному созданию
волнующие меня чувства!
Не успел я вознести к Богу эту краткую молитву, вдруг – трах! В каюте наступает
мгновенно такая темнота, что хоть глаз выколи… Не помня себя, я хватаю любимую
девушку в объятия, целую, и – о счастье! – она отвечает мне таким же горячим поцелуем!!
Оказалось, что я ей давно уже не только не противен, а совсем даже наоборот…
Божье чудо!
Новакович умолк, благоговейно склонив голову на ковер и бросая косые взгляды на
Яблоньку, заливавшуюся самым беззаботным, безоблачным смехом.
– Послушай, Новакович, – значительно начал Кузя. – Я в течение нашего знакомства
выслушал много твоих историй, но эта сегодняшняя история… гм!! Не находишь ли ты, что
всему на свете все-таки должны быть какие-нибудь границы?!
– Почему? А что тут невероятного? – хладнокровно пожал плечами Новакович.