Page 441 - Рассказы
P. 441

– Значит, ты, Муся, пожертвовала карьерой ради сердца… Такая жертва угодна Богу.
                     – Какой вы странный, Меценат. Говорите серьезно, а будто смеетесь вовсе.
                     – Смех сквозь невидимые миру слезы. Ну, чирикните еще что-нибудь.
                     Муся надула губки.
                     – Да что мы вам, люди или птицы?!
                     – Конечно, люди! За убийство каждой из вас убийца будет осужден на такой же срок,
               как и за убийство Льва Толстого. Значит, с точки зрения юриспруденции вы имеете такой же
               удельный вес, как и Лев Толстой.
                     – А у меня есть открытка Льва Толстого.
                     – Быть не может! Повезло старику.
                     – Меценат,  а  кто  вам  больше  нравится  –  Муся  или  я?  Но  этот  рискованный  вопрос
               остался без ответа, потому что в ту же минуту из-за портьеры, заменявшей дверь, выглянуло
               смущенное лицо Куколки.
                     – Простите, Меценат… Я, право бы, не решился, но я думал, что вы одни. Почтенная
               Анна Матвеевна сказала, что вы сюда поехали… Я думал, с вами наши…
                     – Да чего вы там на пороге бормочете извинения?! Входите. Вот познакомьтесь с этими
               барышнями:  левая  –  Муся,  правая  –  Леля.  Пожалуйста,  не  перепутайте  только,  это  очень
               важно.
                     – Какой  хорошенький, –  проворковала  Муся,  косо,  как  птичка,  поглядывая  на
               Куколку. – Прямо куколка.
                     – Да его Куколкой и зовут, – рассмеялся Меценат.
                     – Неужели?.. Какая странная фамилия.
                     – Видите, собственно, моя фамилия Шелковников. Имя мое – Валентин, отчество…
                     И  Куколка  добросовестно выложил  всю  подноготную,  благо  тут  не  было  Мотылька,
               который никогда не давал ему закончить полного своего титула.
                     – Но я вас буду лучше называть Куколка. Можно? Вы актер?
                     – Нет, я поэт.
                     – Как чудно! Напишите мне стишки.
                     – С  удовольствием, –  с  невозмутимой  вежливостью,  характеризующей  его  в
               отношениях ко всем окружающим, согласился Куколка. – Выберу свободный час и напишу.
                     Потом  обратил  свое  лицо,  на  которое  налетело  неуловимое  облачко  заботы,  к
               Меценату:
                     – Простите, милый Меценат, но я, собственно, к вам по делу. Поговорить бы нужно.
               Очень серьезно.
                     Брови Мецената дрогнули от легкого удивления и какого-то тайного смущения, но он
               сейчас же деловито кивнул головой Куколке и встал.
                     – Это легко устроить даже сейчас. Тут рядом свободный кабинет. Перейдем туда. А вы,
               миледи,  попросите  еще  вина  и  фруктов  –  позабавьтесь  минутку  без  меня.  Наболевший
               вопрос о предателе – приказчике дровяного склада еще не обсужден вами с исчерпывающей
               ясностью.
                     По искусственной веселости Мецената было заметно, что он немного внутренне сжался
               перед «серьезным разговором», потому что в его грешной голове сразу же мелькнула мысль:
               уж не открылась ли вся «Кукольная комедия» и не предстоит ли щекотливое объяснение по
               поводу жестокой шутки «в космических размерах».
                     Но о том, что случилось на самом деле, бедный Меценат и не догадывался и не мог бы
               догадаться, если бы ему дали на догадки три года сроку.
                     В  пустом  кабинете  электричество  не  горело  и  весь  источник  света  заключался  в
               небольшом  запыленном  окне,  помещавшемся  высоко,  а  на  улицу  выходившем  низко  –  в
               уровень с тротуаром. Солнце золотило пылинки на окне, но они не танцевали, как давеча в
               комнатке Куколки, а притихли, прижавшись к стеклу и чего-то выжидая. Скатерть со стола
               была снята, и на голой столовой доске ясно обозначилась цифра «8», получившаяся из двух
               следов  от  стоявших  рядом  мокрых  стаканов  с  вином.  На  стене  висела  преглупая  картина
   436   437   438   439   440   441   442   443   444   445   446