Page 439 - Рассказы

Ракета!
Манера разговаривать у него была тоже особенная, никому другому не свойственная.
Мотылек почему-то называл эту манеру «фонетическим методом».
При встрече с Мотыльком он еще издали кричал:
– Здравствуйте, красавец! Зарабатываете? Красота! А галстучек-то! Мода! Король
Эдуард пуговицу на жилетке для моды расстегивал! Англичане! Гибралтарский вопрос!
Думаю в Испанию поехать – кастаньеты, танцовщицы, в «Аквариуме» давно были? Осетрина
беарнез чудная! Рыбный вопрос! Думаю рыбной ловлей заняться! Море – Черное –
Каспийское – Нефтяные вышки – Нобель – керосиновый король – красавец – зарабатывает!!
Эта бесконечная лента могла тянуться полчаса.
Теперь, когда он вышел от Куколки, Куколка минут пять сидел оглушенный, будто его
посадили под жерлом пушки и выстрелили.
Но не успел он прийти в себя, как в двери снова постучали.
– Можно?
– Можно.
Вошел седобородый старец, казалось весь сделанный из мягкого серебристого плюша,
благостный, импозантный, в сером сюртуке и с плюшевой шляпой в руке.
– Жаждал познакомиться… – мягким серебристым баском проворковал он, окружая
руку Куколки двумя пухлыми ладонями, будто пуховой периной. – Вот вы какой!.. Совсем
молодой. А мы уже старики-с! Да-с… На исходе. Вы в гору – мы под гору. Вот и зашел
посмотреть, чем молодежь дышит.
– С кем имею честь?.. – пробормотал Куколка. Посетитель назвал свою фамилию, и
Куколка так и отпрянул в благоговейном ужасе: носитель фамилии был крупный, по
петербургскому масштабу, писатель, гремевший своими романами в прошедшем
десятилетии.
Что его привело к бедному, в шутку раздутому, «как детский воздушный шар», по
выражению Мотылька, Куколке? Захотелось ли ему при взгляде на Куколку вспомнить себя
самого – молодым, входящим в моду, «взбирающимся на высокую гору»? Или уж очень он
боялся отстать от века? Или захотел старый литературный слон, грешным делом, заручиться
признательностью и дружбой будущей знаменитости? Бог его знает. Темны и извилисты
пути артистической души на закате!..
– Боже ты мой! – засуетился радостно смущенный, растерянный Куколка. – Я даже не
знаю, какое кресло вам предложить! Ведь вы наш учитель! На какое почетное место
посадить вас?!
– Э! Все равно в конце концов в калошу посадите, хе-хе. Впрочем, шучу. Вы имеете,
кажется, отношение к редакции «Вершины»?
– Да… я там… секретарем.
– Хороший журнал. В моду входит. Я вам, кстати, чтоб не с пустыми руками заходить,
вещицу принес. Кажется, удалась. Хотите, берите для журнала!
Куколка бросил косой взгляд на извлеченную из сюртучного кармана трубкообразную
«вещицу», и хотя был он восторжен и неопытен, как дитя, но не мог не заметить, что
«вещица» уже бывалая. Следы ее путешествий ясно обозначались в виде истертых,
потрепанных краев и карандашных ядовито-синих, не поддающихся резинке пометок на
обложке: «К возвр.».
Тем не менее Куколка вещицу благоговейно взял и тут же заверил, что со своей
стороны приложит все усилия, чтобы в ближайшее время… и так далее.
Был он еще мягок и сердечен, резко отличаясь от старых очерствевших редакционных
тигров, жестоких палачей, живодеров, убийц и крушителей как робких, радостно
начинающих, так и угрюмо кончающихся дарований.
– Ну, теперь я пойду… А то вы тут, может, творили что-нибудь… хе-хе… вечное, а я,
старый брюзга, мешаю.
Еще раз Куколкина рука нырнула, как в душную пуховую перину, – в две чисто