Page 142 - Белая гвардия

Лицо резко изменилось. Женщина моргнула и спросила:
— Вы кто?

— Студент.
— Подождите здесь, — захлопнулась дверь, и шаги стихли.

Через полминуты за дверью застучали каблуки, дверь открылась совсем и впустила
Николку. Свет проникал в переднюю из гостиной, и Николка разглядел край пушистого
мягкого кресла, а потом даму в пенсне. Николка снял фуражку, и тотчас перед ним
очутилась сухонькая другая невысокая дама, со следами увядшей красоты на лице. По
каким-то незначительным и неопределенным чертам, не то на висках, не то по цвету
волос, Николка сообразил, что это мать Ная, и ужаснулся — как же он сообщит… Дама
на него устремила упрямый, блестящий взор, и Николка пуще потерялся. Сбоку еще
очутился кто-то, кажется, молодая и тоже очень похожая.

— Ну, говорите же, ну… — упрямо сказала мать…

Николка смял фуражку, взвел на даму глазами и вымолвил:
— Я… я…

Сухонькая дама — мать метнула в Николку взор черный и, как показалось ему,
ненавистный и вдруг крикнула звонко, так, что отозвалось сзади Николки в стекле
двери:

— Феликс убит!
Она сжала кулаки, взмахнула ими перед лицом Николки и закричала:

— Убили… Ирина, слышишь? Феликса убили!

У Николки в глазах помутилось от страха, и он отчаянно подумал: «Я ж ничего не
сказал… Боже мой!» Толстая в пенсне мгновенно захлопнула за Николкой дверь. Потом
быстро, быстро подбежала к сухонькой даме, охватила ее плечи и торопливо зашептала:

— Ну, Марья Францевна, ну, голубчик, успокойтесь… — Нагнулась к Николке, спросила:
— Да, может быть, это не так?.. Господи… Вы же скажите… Неужели?..

Николка ничего на это не мог сказать… Он только отчаянно глянул вперед и опять
увидал край кресла.
— Тише, Марья Францевна, тише, голубчик… Ради бога… Услышат… Воля божья… —
лепетала толстая.
Мать Най-Турса валилась навзничь и кричала:

— Четыре года! Четыре года! Я жду, все жду… Жду! — Тут молодая из-за плеча Николки
бросилась к матери и подхватила ее. Николке нужно было бы помочь, но он неожиданно
бурно и неудержимо зарыдал и не мог остановиться.

Окна завешаны шторами, в гостиной полумрак и полное молчание, в котором
отвратительно пахнет лекарством…
Молчание нарушила наконец молодая — эта самая сестра. Она повернулась от окна и
подошла к Николке. Николка поднялся с кресла, все еще держа в руках фуражку, с
которой не мог разделаться в этих ужасных обстоятельствах. Сестра поправила
машинально завиток черных волос, дернула ртом и спросила:
— Как же он умер?

— Он умер, — ответил Николка самым своим лучшим голосом, — он умер, знаете ли, как
герой… Настоящий герой… Всех юнкеров вовремя прогнал, в самый последний момент,
а сам, — Николка, рассказывая, плакал, — а сам их прикрыл огнем. И меня чуть-чуть не