Page 71 - Белая гвардия

литературные связи, пристроил в один из московских сборников, и, в-третьих, что он —
Русаков, сын библиотекаря.

Человек с сифилисом плакал на свой козий мех под электрическим фонарем Крещатика
и, впиваясь в бобровые манжеты Шполянского, говорил:

— Шполянский, ты самый сильный из всех в этом городе, который гниет так же, как и я.
Ты так хорош, что тебе можно простить даже твое жуткое сходство с Онегиным! Слушай,
Шполянский… Это неприлично походить на Онегина. Ты как-то слишком здоров… В тебе
нет благородной червоточины, которая могла бы сделать тебя действительно
выдающимся человеком наших дней… Вот я гнию и горжусь этим… Ты слишком здоров,
но ты силен, как винт, поэтому винтись туда!.. Винтись ввысь!.. Вот так…
И сифилитик показал, как нужно это делать. Обхватив фонарь, он действительно
винтился возле него, став каким-то образом длинным и тонким, как уж. Проходили
проститутки мимо, в зеленых, красных, черных и белых шапочках, красивые, как куклы,
и весело бормотали винту:

— Занюхался, — т-твою мать?
Очень далеко стреляли пушки, и Михаил Семеныч действительно походил на Онегина
под снегом, летящим в электрическом свете.

— Иди спать, — говорил он винту-сифилитику, немного отворачивая лицо, чтобы тот не
кашлянул на него, — иди. — Он толкал концами пальцев козье пальто в грудь. Черные
лайковые перчатки касались вытертого шевиота, и глаза у толкаемого были совершенно
стеклянными. Разошлись. Михаил Семенович подозвал извозчика, крикнул ему: «Мало-
Провальная», — и уехал, а козий мех, пошатываясь, пешком отправился к себе на Подол.

В квартире библиотекаря, ночью, на Подоле, перед зеркалом, держа зажженную свечу в
руке, стоял обнаженный до пояса владелец козьего меха. Страх скакал в глазах у него,
как черт, руки дрожали, и сифилитик говорил, и губы у него прыгали, как у ребенка.

— Боже мой, боже мой, боже мой… Ужас, ужас, ужас… Ах, этот вечер! Я несчастлив.
Ведь был же со мной и Шейер, и вот он здоров, он не заразился, потому что он
счастливый человек. Может быть, пойти и убить эту самую Лельку? Но какой смысл? Кто
мне объяснит, какой смысл? О, господи, господи… Мне двадцать четыре года, и я мог бы,
мог бы… Пройдет пятнадцать лет, может быть, меньше, и вот разные зрачки, гнущиеся
ноги, потом безумные идиотские речи, а потом — я гнилой, мокрый труп.
Обнаженное до пояса худое тело отражалось в пыльном трюмо, свеча нагорала в высоко
поднятой руке, и на груди была видна нежная и тонкая звездная сыпь. Слезы
неудержимо текли по щекам больного, и тело его тряслось и колыхалось.

— Мне нужно застрелиться. Но у меня на это нет сил, к чему тебе, мой бог, я буду лгать?
К чему тебе я буду лгать, мое отражение?
Он вынул из ящика маленького дамского письменного стола тонкую книгу,
отпечатанную на сквернейшей серой бумаге. На обложке ее было напечатано красными
буквами:

ФАНТОМИСТЫ — ФУТУРИСТЫ.
Стихи:

М.ШПОЛЯНСКОГО.
Б.ФРИДМАНА.

В.ШАРКЕВИЧА.
И.РУСАКОВА.

Москва, 1918