Page 71 - Белая гвардия
P. 71

литературные связи, пристроил в один из московских сборников, и, в-третьих, что он —
                Русаков, сын библиотекаря.

                Человек с сифилисом плакал на свой козий мех под электрическим фонарем Крещатика
                и, впиваясь в бобровые манжеты Шполянского, говорил:

                — Шполянский, ты самый сильный из всех в этом городе, который гниет так же, как и я.
                Ты так хорош, что тебе можно простить даже твое жуткое сходство с Онегиным! Слушай,
                Шполянский… Это неприлично походить на Онегина. Ты как-то слишком здоров… В тебе
                нет благородной червоточины, которая могла бы сделать тебя действительно
                выдающимся человеком наших дней… Вот я гнию и горжусь этим… Ты слишком здоров,
                но ты силен, как винт, поэтому винтись туда!.. Винтись ввысь!.. Вот так…
                И сифилитик показал, как нужно это делать. Обхватив фонарь, он действительно
                винтился возле него, став каким-то образом длинным и тонким, как уж. Проходили
                проститутки мимо, в зеленых, красных, черных и белых шапочках, красивые, как куклы,
                и весело бормотали винту:

                — Занюхался, — т-твою мать?
                Очень далеко стреляли пушки, и Михаил Семеныч действительно походил на Онегина
                под снегом, летящим в электрическом свете.

                — Иди спать, — говорил он винту-сифилитику, немного отворачивая лицо, чтобы тот не
                кашлянул на него, — иди. — Он толкал концами пальцев козье пальто в грудь. Черные
                лайковые перчатки касались вытертого шевиота, и глаза у толкаемого были совершенно
                стеклянными. Разошлись. Михаил Семенович подозвал извозчика, крикнул ему: «Мало-
                Провальная», — и уехал, а козий мех, пошатываясь, пешком отправился к себе на Подол.




                В квартире библиотекаря, ночью, на Подоле, перед зеркалом, держа зажженную свечу в
                руке, стоял обнаженный до пояса владелец козьего меха. Страх скакал в глазах у него,
                как черт, руки дрожали, и сифилитик говорил, и губы у него прыгали, как у ребенка.

                — Боже мой, боже мой, боже мой… Ужас, ужас, ужас… Ах, этот вечер! Я несчастлив.
                Ведь был же со мной и Шейер, и вот он здоров, он не заразился, потому что он
                счастливый человек. Может быть, пойти и убить эту самую Лельку? Но какой смысл? Кто
                мне объяснит, какой смысл? О, господи, господи… Мне двадцать четыре года, и я мог бы,
                мог бы… Пройдет пятнадцать лет, может быть, меньше, и вот разные зрачки, гнущиеся
                ноги, потом безумные идиотские речи, а потом — я гнилой, мокрый труп.
                Обнаженное до пояса худое тело отражалось в пыльном трюмо, свеча нагорала в высоко
                поднятой руке, и на груди была видна нежная и тонкая звездная сыпь. Слезы
                неудержимо текли по щекам больного, и тело его тряслось и колыхалось.

                — Мне нужно застрелиться. Но у меня на это нет сил, к чему тебе, мой бог, я буду лгать?
                К чему тебе я буду лгать, мое отражение?
                Он вынул из ящика маленького дамского письменного стола тонкую книгу,
                отпечатанную на сквернейшей серой бумаге. На обложке ее было напечатано красными
                буквами:

                ФАНТОМИСТЫ — ФУТУРИСТЫ.
                Стихи:

                М.ШПОЛЯНСКОГО.
                Б.ФРИДМАНА.

                В.ШАРКЕВИЧА.
                И.РУСАКОВА.

                Москва, 1918
   66   67   68   69   70   71   72   73   74   75   76