Page 73 - Белая гвардия

именно девятого декабря, две машины ходили в бой под Городом и, нужно сказать, успех
имели чрезвычайный. Они проползли верст двадцать по шоссе, и после первых же их
трехдюймовых ударов и пулеметного воя петлюровские цепи бежали от них. Прапорщик
Страшкевич, румяный энтузиаст и командир четвертой машины, клялся Михаилу
Семеновичу, что все четыре машины, ежели бы их выпустить разом, одни могли бы
отстоять Город. Разговор этот происходил девятого вечером, а одиннадцатого в группе
Щура, Копылова и других (наводчики, два шофера и механик) Шполянский, дежурный по
дивизиону, говорил в сумерки так:

— Вы знаете, друзья, в сущности говоря, большой вопрос, правильно ли мы делаем,
отстаивая этого гетмана. Мы представляем собой в его руках не что иное, как дорогую и
опасную игрушку, при помощи которой он насаждает самую черную реакцию. Кто знает,
быть может, столкновение Петлюры с гетманом исторически показано, и из этого
столкновения должна родиться третья историческая сила и, возможно, единственно
правильная.
Слушатели обожали Михаила Семеныча за то же, за что его обожали в клубе «Прах», —
за исключительное красноречие.
— Какая же это сила? — спросил Копылов, пыхтя козьей ножкой.

Умный коренастый блондин Щур хитро прищурился и подмигнул собеседникам куда-то
на северо-восток. Группа еще немножечко побеседовала и разошлась. Двенадцатого
декабря вечером произошла в той же тесной компании вторая беседа с Михаилом
Семеновичем за автомобильными сараями. Предмет этой беседы остался неизвестным,
но зато хорошо известно, что накануне четырнадцатого декабря, когда в сараях
дивизиона дежурили Щур, Копылов и курносый Петрухин, Михаил Семенович явился в
сараи, имея при себе большой пакет в оберточной бумаге. Часовой Щур пропустил его в
сарай, где тускло и красно горела мерзкая лампочка, а Копылов довольно фамильярно
подмигнул на мешок и спросил:
— Сахар?

— Угу, — ответил Михаил Семенович.
В сарае заходил фонарь возле машин, мелькая, как глаз, и озабоченный Михаил
Семенович возился вместе с механиком, приготовляя их к завтрашнему выступлению.
Причина: бумага у командира дивизиона капитана Плешко — «четырнадцатого декабря,
в восемь часов утра, выступить на Печерск с четырьмя машинами».

Совместные усилия Михаила Семеновича и механика к тому, чтобы приготовить машины
к бою, дали какие-то странные результаты. Совершенно здоровые еще накануне три
машины (четвертая была в бою под командой Страшкевича) в утро четырнадцатого
декабря не могли двинуться с места, словно их разбил паралич. Что с ними случилось,
никто понять не мог. Какая-то дрянь осела в жиклерах, и сколько их ни продували
шинными насосами, ничего не помогало. Утром возле трех машин в мутном рассвете
была горестная суета с фонарями. Капитан Плешко был бледен, оглядывался, как волк, и
требовал механика. Тут-то и начались катастрофы. Механик исчез. Выяснилось, что
адрес его в дивизионе вопреки всем правилам совершенно неизвестен. Прошел слух, что
механик внезапно заболел сыпным тифом. Это было в восемь часов, а в восемь часов
тридцать минут капитана Плешко постиг второй удар. Прапорщик Шполянский,
уехавший в четыре часа ночи после возни с машинами на Печерск на мотоциклетке,
управляемой Щуром, не вернулся. Возвратился один Щур и рассказал горестную
историю. Мотоциклетка заехала в Верхнюю Теличку, и тщетно Щур отговаривал
прапорщика Шполянского от безрассудных поступков. Означенный Шполянский,
известный всему дивизиону своей исключительной храбростью, оставив Щура и взяв
карабин и ручную гранату, отправился один во тьму на разведку к железнодорожному
полотну. Щур слышал выстрелы. Щур совершенно уверен, что передовой разъезд
противника, заскочивший в Теличку, встретил Шполянского и, конечно, убил его в
неравном бою. Щур ждал прапорщика два часа, хотя тот приказал ждать его всего лишь
один час, а после этого вернуться в дивизион, дабы не подвергать опасности себя и
казенную мотоциклетку №8175.
Капитан Плешко стал еще бледнее после рассказа Щура. Птички в телефоне из штаба