Page 124 - Доктор Живаго
P. 124

— Абсолютный бред, — поддержал дочь Александр Александрович.
                     — Хорошо, я сдаюсь, — соглашался Юрий Андреевич. — Меня останавливает только
               полная неизвестность.
                     Мы  пускаемся,  зажмурив  глаза,  неведомо  куда,  не  имея  о  месте  ни  малейшего
               представления. Из трех человек, живших в Варыкине, двух, мамы и бабушки, нет в живых, а
               третий, дедушка Крюгер, если он только и жив, в заложниках и за решеткой.
                     В последний год войны он что-то проделал с лесами и заводом, для видимости продал
               какому-то подставному лицу или банку или на кого-то условно переписал. Что мы знаем об
               этой сделке? Чьи это теперь земли, не в смысле собственности, пропади она пропадом, а кто
               за  них отвечает?  За  каким они ведомством? Рубят  ли  лес?  Работают  ли заводы?  Наконец,
               какая там власть, и какая будет, пока мы туда доберемся?
                     Для вас якорь спасения в Микулицыне, имя которого вы так любите повторять. Но кто
               вам  сказал,  что  этот  старый  управляющий  жив  и  по-прежнему  в  Варыкине?  Да  и  что  мы
               знаем о нем, кроме того, что дедушка с трудом выговаривал эту фамилию, отчего мы её и
               запомнили?
                     Однако к чему спорить? Вы решили ехать. Я присоединяюсь. Надо выяснить, как это
               теперь делают. Нечего откладывать.

                                                               2

                     Для того чтобы об этом справиться, Юрий Андреевич пошел на Ярославский вокзал.
                     Поток  уезжающих  сдерживали  мостки  с  перилами,  протянутые  через  залы,  на
               каменных полах которых лежали люди в серых шинелях, ворочались с боку на бок, кашляли
               и сплевывали, а когда заговаривали друг с другом, то каждый раз несоответственно громко,
               не рассчитавши силы, с какой отдавались голоса под гулкими сводами.
                     В  большинстве  это  были  больные,  перенесшие  сыпной  тиф.  Ввиду  переполнения
               больниц,  их  выписывали  на  другой  день  после  кризиса.  Как  врач,  Юрий  Андреевич  сам
               сталкивался с такой необходимостью, но он не знал, что этих несчастных так много и что
               приютом им служат вокзалы.
                     — Добывайте  командировку, —  говорил  ему  носильщик  в  белом  фартуке.  Надо
               каждый день наведываться. Поезда теперь редкость, дело случая. И само собой разумеется…
               (носильщик  потер  большой  палец  о  два  соседних)…  Мучицы  там  или  чего-нибудь.  Не
               подмажешь — не поедешь. Ну, а это самое… (он щелкнул себя по горлу)… совсем святое
               дело.

                                                               3

                     Около  этого  времени  Александра  Александровича  пригласили  на  несколько  разовых
               консультаций  в  Высший  Совет  Народного  Хозяйства,  а  Юрия  Андреевича  —  к  тяжело
               заболевшему  члену  правительства.  Обоим  выдали  вознаграждение  в  наилучшей  по  тому
               времени форме — ордерами в первый учрежденный тогда закрытый распределитель.
                     Он  помещался  в  каких-то  гарнизонных  складах  у  Симонова  монастыря.  Доктор  с
               тестем  пересекли  два  проходных  двора,  церковный  и  казарменный  и  прямо  с  земли,  без
               порога, вошли под каменные своды глубокого, постепенно понижавшегося подвала.
                     Расширяющийся конец его был перегорожен длинной поперечной стойкой, у которой,
               изредка отлучаясь в кладовую за товаром, развешивал и отпускал продовольствие спокойный
               неторопливый  кладовщик,  по  мере  выдачи  вычеркивая  широким  взмахом  карандаша
               выданное из списка.
                     Получающих было немного.
                     — Вашу тару, — сказал кладовщик профессору и доктору, беглым взглядом окинув их
               накладные.  У  обоих  глаза  вылезли  на  лоб,  когда  в  подставленные  чехлы  от  дамских
               подушечек, называемых думками, и более крупные наволочки им стали сыпать муку, крупу,
   119   120   121   122   123   124   125   126   127   128   129