Page 119 - Доктор Живаго

Они вошли в соседнюю комнату с фарфоровой люстрой и двумя тумбочками красного
дерева по бокам широкой двуспальной кровати. На её краю, натянув одеяло выше
подбородка, лежала маленькая женщина с большими черными глазами. При виде вошедших
она погнала их прочь взмахом выпростанной из-под одеяла руки, с которой скользнул к
подмышке широкий рукав халата. Она не узнавала мужа и, словно никого не было в комнате,
тихим голосом запела начало какой-то грустной песенки, которая так её разжалобила, что
она расплакалась и, всхлипывая по-детски, стала проситься куда-то домой. С какого бока ни
заходил к ней доктор, она противилась осмотру, каждый раз поворачиваясь к нему спиной.
— Надо бы посмотреть ее, — сказал Юрий Андреевич. — Но всё равно, мне и так ясно.
Это сыпняк, и притом в довольно тяжелой форме. Она порядком мучится, бедняжка. Я бы
советовал поместить её в больницу. Дело не в удобствах, которых вы ей предоставите, а в
постоянном врачебном присмотре, который необходим в первые недели болезни. Можете ли
вы обеспечить что-нибудь перевозочное, раздобыть извозчика, или в крайнем случае
ломовые дровни, чтобы отвезти больную, разумеется, предварительно хорошо закутав? Я
вам выпишу направление.
— Могу. Постараюсь. Но погодите. Неужели правда это тиф? Какой ужас!
— К сожалению.
— Я боюсь потерять ее, если отпущу от себя. Вы никак не могли бы лечить её дома, по
возможности участив посещения? Я предложил бы вам какое угодно вознаграждение.
— Я ведь объяснил вам. Важно непрерывное наблюдение за ней. Послушайте. Я даю
вам хороший совет. Хоть из-под земли достаньте извозчика, а я составлю ей
препроводительную записку. Лучше всего сделать это в вашем домовом комитете. Под
направлением потребуется печать дома и еще кое-какие формальности.

12

Прошедшие опрос и обыск жильцы один за другим возвращались в теплых платках и
шубах в неотапливаемое помещение бывшего яичного склада, теперь занятое домкомом.
В одном конце комнаты стоял конторский стол и несколько стульев, которых, однако,
было недостаточно, чтобы рассадить столько народу. Поэтому в придачу к ним кругом
поставлены были наподобие скамей длинные, перевернутые вверх дном пустые ящики
из-под яиц. Гора таких ящиков до потолка громоздилась в противоположном конце
помещения. Там в углу были кучей сметены к стене промерзшие стружки, склеенные в
комки вытекшей из битых яиц сердцевиной. В этой куче с шумом возились крысы, иногда
выбегая на свободное пространство каменного пола и снова скрываясь в стружках.
Каждый раз при этом на один из ящиков с визгом вскакивала крикливая и заплывшая
жиром жилица. Она подбирала уголок подола кокетливо оттопыренными пальчиками,
дробно топотала ногами в модных дамских ботинках с высокими голенищами и намеренно
хрипло, под пьяную, кричала:
— Олька, Олька, у тебя тут крысы бегают. У, пошла, поганая! Ай-ай-ай, понимает
сволочь! Обозлилась. Аяяй, по ящику ползет! Как бы под юбку не залезла. Ой боюсь, ой
боюсь!
Отвернитесь, господа мужчины. Виновата, я забыла, что теперь не мужчины, а
товарищи граждане.
На шумевшей бабе был расстегнутый каракулевый сак. Под ним в три слоя зыбким
киселем колыхались её двойной подбородок, пышный бюст и обтянутый шелковым платьем
живот. Видно, когда-то она слыла львицею среди третьеразрядных купцов и купеческих
приказчиков. Щелки её свиных глазок с припухшими веками едва открывались. Какая-то
соперница замахнулась на нее в незапамятные времена склянкой с кислотою, но промазала, и
только два-три брызга протравили на левой щеке и в левом углу рта два легких следа, по
малозаметности почти обольстительных.
— Не ори, Храпугина. Просто работать нет возможности, — говорила женщина за