Page 136 - Доктор Живаго

укрытый теперь глубоким снегом, как прячется под горою пухового одеяла с головой
укрытый ребенок.
Жил ли кто-нибудь в доме, или он стоял пустым и разрушался, взятый на учет
волостным или уездным земельным комитетом? Где были его прежние обитатели и что с
ними сталось? Скрылись ли они заграницу? Погибли ли от руки крестьян? Или, заслужив
добрую память, пристроились в уезде образованными специалистами? Пощадил ли их
Стрельников, если они оставались тут до последнего времени, или их вместе с кулаками
затронула его расправа?
Дом дразнил с горы любопытство и печально отмалчивался. Но вопросов тогда не
задавали и никто на них не отвечал. А солнце зажигало снежную гладь таким белым
блеском, что от белизны снега можно было ослепнуть. Какими правильными кусками
взрезала лопата его поверхность! Какими сухими, алмазными искрами рассыпался он на
срезах! Как напоминало эти дни далекого детства, когда в светлом галуном обшитом
башлыке и тулупчике на крючках, туго вшитых в курчавую, черными колечками
завивавшуюся овчину, маленький Юра кроил на дворе из такого же ослепительного снега
пирамиды и кубы, сливочные торты, крепости и пещерные города! Ах как вкусно было тогда
жить на свете, какое всё кругом было заглядение и объяденье!
Но и эта трехдневная жизнь на воздухе производила впечатление сытости. И не без
причины. Вечерами работающих оделяли горячим сеяным хлебом свежей выпечки, который
неведомо откуда привозили неизвестно по какому наряду. Хлеб был с обливной,
лопающейся по бокам вкусною горбушкой и толстой, великолепно пропеченной нижней
коркой со впекшимися в неё маленькими угольками.

16

Развалины станции полюбили, как можно привязаться к кратковременному
пристанищу в экскурсии по снеговым горам.
Запомнилось её расположение, внешний облик постройки, особенности некоторых
повреждений.
На станцию возвращались вечерами, когда садилось солнце.
Как бы из верности прошлому, оно продолжало закатываться на прежнем месте, за
старою березой, росшей у самого окна перед дежурной комнатой телеграфиста.
Наружная стена в этом месте обрушилась внутрь и завалила комнату. Но обвал не задел
заднего угла помещения, против уцелевшего окна. Там всё сохранилось: обои кофейного
цвета, изразцовая печь с круглою отдушиной под медной крышкой на цепочке, и опись
инвентаря в черной рамке на стене.
Опустившись до земли, солнце точь-в-точь как до несчастия, дотягивалось до печных
изразцов, зажигало коричневым жаром кофейные обои и вешало на стену, как женскую
шаль, тень березовых ветвей.
В другой части здания имелась заколоченная дверь в приемный покой с надписью
такого содержания, сделанной, вероятно, в первые дни февральской революции или
незадолго до нее:
«Ввиду медикаментов и перевязочных средств просят господ больных временно не
беспокоиться. По наблюдающейся причине дверь опечатываю, о чем до сведения довожу
старший фельдшер Усть-Немды такой-то».
Когда отгребли последний снег, буграми остававшийся между расчищенными
пролетами, открылся весь насквозь и стал виден ровный, стрелою вдаль разлетевшийся
рельсовый путь. По бокам его тянулись белые горы откинутого снега, окаймленные во всю
длину двумя стенами черного бора.
Насколько хватал глаз, в разных местах на рельсах стояли кучки людей с лопатами.
Они в первый раз увидали друг друга в полном сборе и удивились своему множеству.