Page 157 - Доктор Живаго

как бы насчет лошади? Сбегай, брат, в чайную, спроси, нельзя ли? Словно бы утром Вакх тут
маячил.
Спроси, может не уехал? Скажи, в Варыкино свезти четверых, поклажи все равно что
никакой. Новоприезжие. Живо. А вам отеческий совет, сударыня. Я намеренно не
спрашиваю вас о степени вашего родства с Иваном Эрнестовичем, но поосторожнее на этот
счет. Не со всеми нараспашку. Времена какие, сами подумайте.
При имени Вакх приезжие изумленно переглянулись. Они еще помнили рассказы
покойной Анны Ивановны о сказочном кузнеце, выковавшем себе неразрушающиеся
внутренности из железа, и прочие местные россказни и небылицы.

8

Их вез на белой ожеребившейся кобыле лопоухий, лохматый, белый, как лунь, старик.
Все на нем было белое по разным причинам. Новые его лапти не успели потемнеть от носки,
а порты и рубаха вылиняли и побелели от времени.
За белою кобылой, вскидывая хрящеватые, неокостеневшие ноги, бежал вороной,
черный, как ночь, жеребенок с курчавой головкой, похожий на резную кустарную игрушку.
Сидя по краям подскакивавшей на колдобинах телеги, путники держались за грядки,
чтобы не свалиться. Мир был на душе у них. Их мечта сбывалась, они приближались к цели
путешествия.
Со щедрой широтой и роскошью медлили, задерживались предвечерние часы
чудесного, ясного дня.
Дорога шла то лесом, то открытыми полями. В лесу толчки от коряг сбивали едущих в
кучу, они горбились, хмурились, тесно прижимались друг к другу. На открытых местах, где
само пространство от полноты души как бы снимало шапку, путники разгибали спины,
располагались просторнее, встряхивали головами.
Места были гористые. У гор, как всегда, был свой облик, своя физиономия. Они
могучими, высокомерными тенями темнели вдали, молчаливо рассматривая едущих.
Отрадно розовый свет следовал по полю за путешественниками, успокаивая, обнадеживая
их.
Все нравилось им, все их удивляло, и больше всего неумолчная болтовня их старого
чудаковатого возницы, в которой следы исчезнувших древнерусских форм, татарские
наслоения и областные особенности перемешивались с невразумительностями его
собственного изобретения.
Когда жеребенок отставал, кобыла останавливалась и поджидала его. Он плавно
нагонял её волнообразными, плещущими скачками. Неумелым шагом длинных, сближенных
ног он подходил сбоку к телеге и, просунув крошечную головку на длинной шее за оглоблю,
сосал матку.
— Я все-таки не понимаю, — стуча зубами от тряски, с расстановкою, чтобы при
непредвиденном толчке не откусить себе кончик языка, кричала мужу Антонина
Александровна. — Возможно ли, чтобы это был тот самый Вакх, о котором рассказывала
мама.
Ну, помнишь, белиберда всякая. Кузнец, кишки в драке отбили, он смастерил себе
новые. Одним словом, кузнец Вакх Железное брюхо. Я понимаю, что все это сказки. Но
неужели это сказка о нем? Неужели этот тот самый?
— Конечно, нет. Во-первых, ты сама говоришь, что это сказка, фольклор. Во-вторых, и
фольклору-то в мамины годы, как она говорила, было уже лет за сто. Но к чему так громко?
Старик услышит, обидится.
— Ничего он не услышит, — туг на ухо. А и услышит, не возьмет в толк, — с
придурью.
— Эй, Федор Нефедыч! — неизвестно почему, мужским величаньем понукал старик
кобылу, прекрасно, и лучше седоков, сознавая, что она кобыла. — Инно жара кака