Page 152 - Доктор Живаго

прогулок. Правда, странное название?
Перед ними простиралось поле. Его в разных направлениях перерезали ветки железных
дорог. По нему семимильными шагами удалялись, уходя за небосклон, телеграфные столбы.
Широкая мощеная дорога извивалась лентою, соперничая красотою с рельсовым путем.
Она то скрывалась за горизонтом, то на минуты выставлялась волнистою дугой
поворота. И пропадала вновь.
— Тракт наш знаменитый. Через всю Сибирь проложен.
Каторгой воспет. Плацдарм партизанщины нынешней. Вообще, ничего у нас.
Обживетесь, привыкнете. Городские курьезы полюбите. Водоразборные будки наши. На
перекрестках. Зимние клубы женские под открытым небом.
— Мы не в городе поселимся. В Варыкине.
— Знаю. Мне жена ваша говорила. Все равно. По делам будете в город ездить. Я с
первого взгляда догадался, кто она. Глаза.
Нос. Лоб. Вылитый Крюгер. Вся в дедушку. В этих краях все Крюгера помнят.
По концам поля краснели высокие круглостенные нефтехранилища. Торчали
промышленные рекламы на высоких столбах. Одна из них, два раза попавшаяся на глаза
доктору, была со словами:
«Моро и Ветчинкин. Сеялки. Молотилки».
— Солидная фирма была. Отличные сельскохозяйственные орудия производила.
— Не слышу. Что вы сказали?
— Фирма, говорю. Понимаете, — фирма. Сельскохозяйственные орудия выпускала.
Товарищество на паях. Отец акционером состоял.
— А вы говорили, — двор постоялый.
— Двор двором. Одно другому не мешает. А он, не будь дурак, в лучшие предприятия
деньги помещал. В иллюзион «Гигант» были вложены.
— Вы, кажется, этим гордитесь?
— Смекалкой отцовой? Еще бы!
— А как же социал-демократия ваша?
— А она при чем, помилуйте? Где это сказано, что человек, рассуждающий
по-марксистски, должен размазнею быть и слюни распускать? Марксизм — положительная
наука, учение о действительности, философия исторической обстановки.
— Марксизм и наука? Спорить об этом с человеком мало знакомым по меньшей мере
неосмотрительно. Но куда ни шло.
Марксизм слишком плохо владеет собой, чтобы быть наукою. Науки бывают
уравновешеннее. Марксизм и объективность? Я не знаю течения, более обособившегося в
себе и далекого от фактов, чем марксизм. Каждый озабочен проверкою себя на опыте, а
люди власти ради басни о собственной непогрешимости всеми силами отворачиваются от
правды. Политика ничего не говорит мне. Я не люблю людей, безразличных к истине.
Самдевятов считал слова доктора выходками чудака-острослова. Он только
посмеивался и не возражал ему.
Тем временем поезд маневрировал. Каждый раз, как он доезжал до выходной стрелки у
семафора, пожилая стрелочница с привязанным к кушаку молочным бидоном,
перекладывала вязание, которым была занята, из одной руки в другую, нагибалась,
перекидывала диск переводной стрелки и возвращала поезд задним ходом обратно. Пока он
мало-по-малу откатывался, она выпрямлялась и грозила кулаком вслед ему.
Самдевятов принимал её движение на собственный счет. «Кому это она?» —
задумывался он. — «Что-то знакомое. Не Тунцева ли? Похоже — она. Впрочем, что я? Едва
ли. Больно стара для Глашки. И при чем я тут? На Руси-матушке перевороты, бестолочь на
железных дорогах, ей, сердяге, наверное трудно, а я виноват и мне кулаком. А ну её к чорту,
из-за нее еще голову ломать!»
Наконец, помахав флагом и что-то крикнув машинисту, стрелочница пропустила поезд
за семафор, на простор пути его следования, и когда мимо нее пронеслась четырнадцатая