Page 153 - Доктор Живаго

теплушка, показала язык намозолившим ей глаза болтунам на полу вагона. И опять
Самдевятов задумался.

5

Когда окрестности горящего города, цилиндрические баки, телеграфные столбы и
торговые рекламы отступили в даль и скрылись, и пошли другие виды, перелески, горки,
между которыми часто показывались извивы тракта, Самдевятов сказал:
— Встанем и разойдемся. Мне скоро слезать. Да и вам через перегон. Смотрите не
прозевайте.
— Здешние места вы, верно, знаете основательно?
— До умопомрачения. На сто верст в окружности. Я ведь юрист. Двадцать лет
практики. Дела. Разъезды.
— И до настоящего времени?
— А как же.
— Какого порядка дела могут совершаться сейчас?
— А какие пожелаете. Старых незавершенных сделок, операций, невыполненных
обязательств — по горло, до ужаса.
— Разве отношения такого рода не аннулированы?
— По имени, разумеется. А на деле в одно и то же время требуются вещи, друг друга
исключающие. И национализация предприятий, и топливо горсовету, и гужевая тяга
губсовнархозу. И вместе с тем всем хочется жить. Особенности переходного периода, когда
теория еще не сходится с практикой.
Тут и нужны люди сообразительные, оборотистые, с характером, вроде моего. Блажен
муж, иже не йде, возьму куш, ничего не видя. А часом и по мордасам, как отец говаривал.
Полгубернии мною кормится. К вам буду наведываться, по делам лесоснабжения. На
лошади, разумеется, только выходится.
Последняя охромела. А то, была бы здорова, стал бы я на этой завали трястись! Ишь
чорт, тащится, а еще машиной называется.
В наезды свои в Варыкино вам пригожусь. Микулицыных ваших знаю как свои пять
пальцев.
— Известна вам цель нашего путешествия, наши намерения?
— Приблизительно. Догадываюсь. Имею представление.
Извечная тяга человека к земле. Мечта пропитаться своими руками.
— И что же? Вы, кажется, не одобряете? Что вы скажете?
— Мечта наивная, идиллическая. Но отчего же? Помоги вам Бог. Но не верю.
Утопично. Кустарщина.
— Не пустит на порог, выгонит помелом и будет прав. Тут у него и без вас содом,
тысяча и одна ночь, бездействующие заводы, разбежавшиеся рабочие, в смысле средств к
существованию ни хрена, бескормица, и вдруг вы, извольте радоваться, принесла нелегкая.
Да ведь если он и убьет вас, я его оправдаю.
— Вот видите, вы — большевик и сами не отрицаете, что это не жизнь, а нечто
беспримерное, фантасмагория, несуразица.
— Разумеется. Но ведь это историческая неизбежность. Через нее надо пройти.
— Почему же неизбежность?
— Что вы, маленький, или притворяетесь? С луны вы свалились, что ли? Обжоры
тунеядцы на голодающих тружениках ездили, загоняли до смерти и так должно было
оставаться? А другие виды надругательства и тиранства? Неужели непонятна правомерность
народного гнева, желание жить по справедливости, поиски правды? Или вам кажется, что
коренная ломка была достижима в думах, путем парламентаризма, и что можно обойтись без
диктатуры?
— Мы говорим о разном и, хоть век проспорь, ни о чем не столкуемся. Я был настроен