Page 220 - Доктор Живаго

Неизвестность волновала доктора. Он не мог совладать с волнением. Он перешел через
дорогу, вошел с парадного подъезда в сени и стал подниматься по знакомой и такой дорогой
его сердцу парадной лестнице. Как часто в лесном лагере до последней завитушки
вспоминал он решетчатый узор литых чугунных ступеней. На каком-то повороте подъема,
при взгляде сквозь решетку под ноги, внизу открывались сваленные под лестницей худые
ведра, лохани и поломанные стулья. Так повторилось и сейчас. Ничего не изменилось, все
было по-прежнему. Доктор был почти благодарен лестнице за верность прошлому.
Когда-то в двери был звонок. Но он испортился и бездействовал уже в прежние
времена, до лесного пленения доктора. Он хотел постучаться в дверь, но заметил, что она
заперта по-новому, тяжелым висячим замком, продетым в кольца, грубо ввинченные в
облицовку старинной дубовой двери с хорошей и местами выпавшей отделкою. Прежде
такого варварства не допускали. Пользовались врезными дверными замками, хорошо
запиравшимися, а если они портились, на то были слесаря, чтобы чинить их. Ничтожная эта
мелочь по-своему говорила об общем, сильно подвинувшемся вперед ухудшении.
Доктор был уверен, что Лары и Катеньки нет в доме, а может быть, и в Юрятине, а
может быть, даже и на свете. Он готов был к самым страшным разочарованиям. Только для
очистки совести решил он пошарить в дыре, которой так боялись он и Катенька, и постучал
ногой по стене, чтобы не наткнуться рукой на крысу в отверстии. У него не было надежды
найти что-нибудь в условном месте. Дыра была заложена кирпичом. Юрий Андреевич вынул
кирпич и сунул в углубление руку. О чудо! Ключ и записка.
Записка довольно длинная, на большом листе. Доктор подошел к лестничному окошку
на площадке. Еще большее чудо, еще более невероятное! Записка написана ему! Он быстро
прочел:
«Господи, какое счастье! Говорят, ты жив и нашелся. Тебя видели в окрестностях,
прибежали и сказали мне. Предполагая, что первым делом ты поспешишь в Варыкино,
отправляюсь к тебе сама туда с Катенькой. На всякий случай ключ в обычном месте.
Дожидайся моего возвращения, никуда не уходи. Да, ты этого не знаешь, я теперь в
передней части квартиры, в комнатах, выходящих на улицу. Впрочем, сам догадаешься. В
доме простор, запустение, пришлось продать часть хозяйской мебели. Оставляю немного
еды, главным образом, вареной картошки. Придавливай крышку кастрюли утюгом или
чем-нибудь тяжелым, как я сделала, в предохранение от крыс. Без ума от радости».
Тут кончалась лицевая сторона записки. Доктор не обратил внимания, что бумажка
исписана и с другой стороны. Он поднес разложенный на ладони листок к губам, а потом, не
глядя, сложил и сунул его вместе с ключом в карман. Страшная, ранящая боль примешалась
к его безумной радости. Раз она не обинуясь, без всяких оговорок направляется в Варыкино,
следовательно, его семьи там нет. Кроме тревоги, которую вызывала эта частность, ему
нестерпимо больно и грустно было за своих.
Отчего она ни словом не обмолвилась о них и о том, где они, точно их и вообще не
существовало.
Но раздумывать было некогда. На улице начинало темнеть.
Множество дел надо было успеть сделать засветло. Не последнею заботою было
ознакомление с развешанными на улице декретами.
Время было нешуточное. Можно было по незнанию заплатить жизнью за нарушение
какого-нибудь обязательного постановления. И не отпирая квартиры и не снимая котомки с
натруженного плеча, он сошел вниз на улицу и подошел к стене, на большом пространстве
сплошь облепленной разнообразною печатью.

3

Эта печать состояла из газетных статей, протоколов речей на заседаниях и декретов.
Юрий Андреевич бегло просматривал заглавия. «О порядке реквизиции и обложении
имущих классов. О рабочем контроле. О фабрично-заводских комитетах». Это были