Page 216 - Доктор Живаго

безопасности. Но не в них дело.
Великолепнейшие новости. Хотите мяса? Холодная телятина.
— Нет, спасибо. Не разбрасывайтесь. Ближе к делу.
— Напрасно. А я пожую. Цынга в лагере. Люди забыли, что такое хлеб, зелень. Надо
было осенью организованнее собирать орехи и ягоды, пока здесь были беженки. Я говорю,
дела наши в наивеликолепнейшем состоянии. То, что я всегда предсказывал, совершилось.
Лед тронулся. Колчак отступает на всех фронтах.
Это полное, стихийно развивающееся поражение. Видите? Что я говорил? А вы ныли.
— Когда это я ныл?
— Постоянно. Особенно, когда нас теснил Вицин.
Доктор вспомнил недавно минувшую осень, расстрел мятежников, детоубийство и
женоубийство Палых, кровавую колошматину и человекоубоину, которой не предвиделось
конца.
Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно
в ответ на другое, точно их перемножали. От крови тошнило, она подступала к горлу и
бросалась в голову, ею заплывали глаза. Это было совсем не нытье, это было нечто совсем
другое. Но как было объяснить это Ливерию?
В землянке пахло душистым угаром. Он садился на нёбо, щекотал в носу и горле.
Землянка освещалась тонко в листик нащепленными лучинками в треногом железном
таганце. Когда одна догорала, обгорелый кончик падал в подставленный таз с водой, и
Ливерий втыкал в кольцо новую, зажженную.
— Видите, что жгу. Масло вышло. Пересушили полено. Быстро догорает лучина. Да,
цынга в лагере. Вы категорически отказываетесь от телятины? Цынга. А вы что смотрите,
доктор?
Нет того, чтобы собрать штаб, осветить положение, прочесть руководству лекцию о
цынге и мерах борьбы с нею.
— Не томите, ради Бога. Что вам известно в точности о наших близких?
— Я уже сказал вам, что никаких точных сведений о них нет.
Но я не договорил того, что знаю из последних общевоенных сводок. Гражданская
война окончена. Колчак разбит на голову.
Красная армия гонит его по железнодорожной магистрали на восток, чтобы сбросить в
море. Другая часть Красной армии спешит на соединение с нами, чтобы общими силами
заняться уничтожением его многочисленных, повсюду рассеянных тылов. Юг России
очищен. Что же вы не радуетесь? Вам этого мало?
— Не правда. Я радуюсь. Но где наши семьи?
— В Варыкине их нет, и это большое счастье. Хотя летние легенды Каменнодворского,
как я предполагал, не подтвердились, — помните эти глупые слухи о нашествии в Варыкино
какой-то загадочной народности? — но поселок совершенно опустел. Там, видимо, что-то
было все-таки, и очень хорошо, что обе семьи заблаговременно оттуда убрались. Будем
верить, что они спасены. Таковы, по словам моей разведки, предположения немногих
оставшихся.
— А Юрятин? Что там? В чьих он руках?
— Тоже нечто несообразное. Несомненная ошибка.
— А именно?
— Будто в нем еще белые. Это безусловный абсурд, явная невозможность. Сейчас я вам
это докажу с очевидностью.
Ливерий вставил в светец новую лучину и, сложив мятую трепаную двухверстку
нужными делениями наружу, а лишние края подвернув внутрь, стал объяснять по карте с
карандашом в руке.
— Смотрите. На всех этих участках белые отброшены назад.
Вот тут, тут и тут по всему кругу. Вы следите внимательно?
— Да.