Page 239 - Доктор Живаго

точки зрения книжников, как внебрачные. Они противоречат законам природы. Девушка
рожает не в силу необходимости, а чудом, по вдохновению. Это то самое вдохновение, на
котором Евангелие, противопоставляющее обыкновенности исключительность и будням
праздник, хочет построить жизнь, наперекор всякому принуждению.
Какого огромного значения перемена! Каким образом небу (потому что глазами неба
надо это оценивать, перед лицом неба, в священной раме единственности все это
совершается) — каким образом небу частное человеческое обстоятельство, с точки зрения
древности ничтожное, стало равноценно целому переселению народа?
Что-то сдвинулось в мире. Кончился Рим, власть количества, оружием вмененная
обязанность жить всей поголовностью, всем населением. Вожди и народы отошли в
прошлое.
Личность, проповедь свободы пришли им на смену. Отдельная человеческая жизнь
стала Божьей повестью, наполнила своим содержанием пространство вселенной. Как
говорится в одном песнопении на Благовещение, Адам хотел стать Богом и ошибся, не стал
им, а теперь Бог становится человеком, чтобы сделать Адама Богом («человек бывает Бог, да
Бога Адама соделает»).
Сима продолжала:
— Сейчас я вам еще кое-что скажу на ту же тему. А пока небольшое отступление. В
отношении забот о трудящихся, охраны матери, борьбы с властью наживы, наше
революционное время — небывалое, незабвенное время с надолго, навсегда остающимися
приобретениями. Что же касается до понимания жизни, до философии счастья, насаждаемой
сейчас, просто не верится, что это говорится всерьез, такой это смешной пережиток. Эти
декламации о вождях и народах могли бы вернуть нас к ветхозаветным временам
скотоводческих племен и патриархов, если бы обладали силой повернуть жизнь вспять и
отбросить историю назад на тысячелетия. По счастью это невозможно.
Несколько слов о Христе и Магдалине. Это не из евангельского рассказа о ней, а из
молитв на Страстной неделе, кажется, в Великий вторник или среду. Но вы все это и без
меня хорошо знаете, Лариса Федоровна. Я просто хочу кое-что напомнить вам, а совсем не
собираюсь поучать вас.
Страсть по-славянски, как вы прекрасно знаете, значит прежде всего страдание, страсти
Господни, «грядый Господь к вольной страсти» (Господь, идучи на добровольную муку).
Кроме того, это слово употребляется в позднейшем русском значении пороков и
вожделений. «Страстем поработив достоинство души моея, скот бых», «Изринувшеся из рая,
воздержанием страстей потщимся внити», и т. д. Наверное, я очень испорченная, но я не
люблю предпасхальных чтений этого направления, посвященных обузданию чувственности
и умерщвлению плоти. Мне всегда кажется, что эти грубые, плоские моления, без присущей
другим духовным текстам поэзии, сочиняли толстопузые лоснящиеся монахи. И дело не в
том, что сами они жили не по правилам и обманывали других. Пусть бы жили они и по
совести. Дело не в них, а в содержании этих отрывков. Эти сокрушения придают излишнее
значение разным немощам тела и тому, упитано ли оно или измождено. Это противно. Тут
какая-то грязная, несущественная второстепенность возведена на недолжную,
несвойственную ей высоту. Извините, что я так оттягиваю главное. Сейчас я вознагражу вас
за свое промедление.
Меня всегда занимало, отчего упоминание о Магдалине помещают в самый канун
Пасхи, на пороге Христовой кончины и его воскресения. Я не знаю причины, но
напоминание о том, что такое есть жизнь, так своевременно в миг прощания с нею и в
преддверии её возвращения. Теперь послушайте, с какой действительной страстью, с какой
ни с чем не считающейся прямотой делается это упоминание.
Существует спор, Магдалина ли это, или Мария Египетская, или какая-нибудь другая
Мария. Как бы то ни было, она просит Господа: «Разреши долг, якоже и аз власы». То есть:
«отпусти мою вину, как я распускаю волосы». Как вещественно выражена жажда прощения,
раскаяния! Можно руками дотронуться.