Page 39 - Доктор Живаго

На пороге зала стояла Аграфена Егоровна, старая седая горничная семьи Громеко, и
отчаянными взглядами в Юрину сторону и столь же решительными вымахами головы в
сторону Александра Александровича давала Юре понять, что ей срочно надо хозяина.
Александр Александрович повернул голову, укоризненно взглянул на Егоровну и
пожал плечами. Но Егоровна не унималась. Вскоре между ними из одного конца зала в
другой завязалось объяснение, как между глухонемыми. В их сторону смотрели. Анна
Ивановна метала на мужа уничтожающие взгляды.
Александр Александрович встал. Надо было что-нибудь предпринять. Он покраснел,
тихо под углом обошел зал и подошел к Егоровне.
— Как вам не стыдно, Егоровна! Что это вам, право, приспичило? Ну, скорее, что
случилось?
Егоровна что-то зашептала ему.
— Из какой Черногории?
— Номера.
— Ну так что же?
— Безотлагательно требовают. Какие-то ихние кончаются.
— Уж и кончаются. Воображаю. Нельзя, Егоровна. Вот доиграют кусочек, и скажу. А
раньше нельзя.
— Номерной дожидается. И то же самое извозчик. Я вам говорю, помирает человек,
понимаете? Господского звания дама.
— Нет и нет. Великое дело пять минут, подумаешь.
Александр Александрович тем же тихим шагом вдоль стены вернулся на свое место и
сел, хмурясь и растирая переносицу.
После первой части он подошел к исполнителям и, пока гремели рукоплескания, сказал
Фадею Казимировичу, что за ним приехали, какая-то неприятность и музыку придется
прекратить.
Потом движением ладоней, обращенных к залу, Александр Александрович остановил
аплодисменты и громко сказал:
— Господа. Трио придется приостановить. Выразим сочувствие Фадею Казимировичу.
У него огорчение. Он вынужден нас покинуть. В такую минуту мне не хотелось бы оставлять
его одного. Мое присутствие, может быть, будет ему необходимо. Я поеду с ним. Юрочка,
выйди, голубчик, скажи, чтобы Семен подавал к подъезду, у него давно заложено. Господа, я
не прощаюсь. Всех прошу оставаться. Отсутствие мое будет кратковременно.
Мальчики запросились прокатиться с Александром Александровичем ночью по морозу.

21

Несмотря на нормальное течение восстановившейся жизни, после декабря все еще
постреливали где-нибудь, и новые пожары, какие бывают постоянно, казались догорающими
остатками прежних.
Никогда еще они не ехали так далеко и долго, как в эту ночь. Это было рукой подать —
Смоленский, Новинский и половина Садовой. Но зверский мороз с туманом разобщал
отдельные куски свихнувшегося пространства, точно оно было не одинаковое везде на свете.
Косматый, рваный дым костров, скрип шагов и визг полозьев способствовали впечатлению,
будто они едут уже Бог знает как давно и заехали в какую-то ужасающую даль.
Перед гостиницей стояла накрытая попоной лошадь с забинтованными бабками,
впряженная в узкие щегольские сани. На месте для седоков сидел лихач, облапив
замотанную голову руками в рукавицах, чтобы согреться.
В вестибюле было тепло, и за перилами, отделявшими вешалку от входа, дремал,
громко всхрапывал и сам себя этим будил швейцар, усыпленный шумом вентилятора,
гуденьем топящейся печки и свистом кипящего самовара.
Налево в вестибюле перед зеркалом стояла накрашенная дама с пухлым, мучнистым от