Page 71 - Доктор Живаго

Недавний прапорщик из вольноопределяющихся, механик Галиуллин, сын дворника
Гимазетдина с тиверзинского двора и в далеком прошлом — слесарский ученик, которого
избивал мастер Худолеев, своим возвышением обязан был своему былому истязателю.
Выйдя в прапорщики, Галиуллин неизвестно как и помимо своей воли попал на теплое
и укромное место в один из тыловых захолустных гарнизонов. Там он распоряжался
командой полуинвалидов, с которыми такие же дряхлые инструктора-ветераны по утрам
проходили забытый ими строй.
Кроме того, Галиуллин проверял, правильно ли они расставляют караулы у
интендантских складов. Это было беззаботное житье — больше ничего от него не
требовалось. Как вдруг вместе с пополнением, состоявшим из ополченцев старых сроков и
поступившим из Москвы в его распоряжение, прибыл слишком хорошо ему известный Петр
Худолеев.
— А, старые знакомые! — проговорил, хмуро усмехаясь, Галиуллин.
— Так точно, ваше благородие, — ответил Худолеев, стал во фронт и откозырял.
Так просто это не могло кончиться. При первой же строевой оплошности прапорщик
наорал на нижнего чина, а когда ему показалось, что солдат смотрит не прямо во все глаза на
него, а как-то неопределенно в сторону, хряснул его по зубам и отправил на двое суток на
хлеб и воду на гауптвахту.
Теперь каждое движение Галиуллина пахло отместкою за старое. А сводить счеты
таким способом в условиях палочной субординации было игрой слишком беспроигрышной и
неблагородной. Что было делать? Оставаться обоим в одном месте было дальше невозможно.
Но под каким предлогом и куда мог офицер переместить солдата из назначенной ему части,
кроме отдачи его в дисциплинарную? С другой стороны, какие основания мог придумать
Галиуллин для просьбы о собственном переводе?
Оправдываясь скукой и бесполезностью гарнизонной службы, Галиуллин отпросился
на фронт. Это зарекомендовало его с хорошей стороны, а когда в ближайшем деле он
показал другие свои качества, выяснилось, что это отличный офицер, и он быстро был
произведен из прапорщиков в подпоручики.
Галиуллин знал Антипова с тиверзинских времен. В девятьсот пятом году, когда Паша
Антипов полгода прожил у Тиверзиных, Юсупка ходил к нему в гости и играл с ним по
праздникам. Тогда же он раз или два видел у них Лару. С тех пор он ничего о них не слыхал.
Когда в их полк попал Павел Павлович из Юрятина, Галиуллин поражен был происшедшею
со старым приятелем переменой. Из застенчивого, похожего на девушку и смешливого
чистюли-шалуна вышел нервный, все на свете знающий, презрительный ипохондрик. Он был
умен, очень храбр, молчалив и насмешлив. Временами, глядя на него, Галиуллин готов был
поклясться, что видит в тяжелом взгляде Антипова, как в глубине окна, кого-то второго,
прочно засевшую в нем мысль, или тоску по дочери, или лицо его жены. Антипов казался
заколдованным, как в сказке. И вот его не стало, и на руках Галиуллина остались бумаги и
фотографии Антипова и тайна его превращения.
Рано или поздно до Галиуллина должны были дойти Ларины запросы. Он собрался
ответить ей. Но было горячее время.
Ответить по-настоящему он был не в силах. А ему хотелось подготовить её к
ожидавшему её удару. Так он все откладывал большое обстоятельное письмо к ней, пока не
узнал, будто она сама где-то на фронте, сестрою. И было неизвестно, куда адресовать ей
теперь письмо.

10

— Ну как? Будут сегодня лошади? — спрашивал Гордон доктора Живаго, когда тот
приходил днем домой обедать в галицийскую избу, в которой они стояли.
— Да какие там лошади? И куда ты поедешь, когда ни вперед ни назад. Кругом
страшная путаница. Никто ничего не понимает.