Page 74 - Доктор Живаго

11

В этой полосе чудесным образом сохранились деревни. Они составляли необъяснимо
уцелевший островок среди моря разрушений. Гордон и Живаго возвращались вечером
домой.
Садилось солнце. В одной из деревень, мимо которой они проезжали, молодой казак
при дружном хохоте окружающих подбрасывал кверху медный пятак, заставляя старого
седобородого еврея в длинном сюртуке ловить его. Старик неизменно упускал монету.
Пятак, пролетев мимо его жалко растопыренных рук, падал в грязь. Старик нагибался за
медяком, казак шлепал его при этом по заду, стоявшие кругом держались за бока и стонали
от хохота, В этом и состояло все развлечение. Пока что оно было безобидно, но никто не мог
поручиться, что оно не примет более серьезного оборота. Из-за противоположной избы
выбегала на дорогу, с криками протягивала руки к старику и каждый раз вновь боязливо
скрывалась его старуха. В окно избы смотрели на дедушку и плакали две девочки.
Ездовой, которому все это показалось черезвычайно уморительным, повел лошадей
шагом, чтобы дать время господам позабавиться. Но Живаго, подозвав казака, выругал его и
велел прекратить глумление.
— Слушаюсь, ваше благородие, — с готовностью ответил тот.
— Мы ведь не знамши, только так, для смеха.
Всю остальную дорогу Гордон и Живаго молчали.
— Это ужасно, — начал в виду их собственной деревни Юрий Андреевич. — Ты едва
ли представляешь себе, какую чашу страданий испило в эту войну несчастное еврейское
население.
Ее ведут как раз в черте его вынужденной оседлости. И за изведанное, за перенесенные
страдания, поборы и разорение ему еще вдобавок платят погромами, издевательствами и
обвинением в том, что у этих людей недостаточно патриотизма. А откуда быть ему, когда у
врага они пользуются всеми правами, а у нас подвергаются одним гонениям. Противоречива
самая ненависть к ним, её основа. Раздражает как раз то, что должно было бы трогать и
располагать. Их бедность и скученность, их слабость и неспособность отражать удары.
Непонятно. Тут что-то роковое.
Гордон ничего не отвечал ему.

12

И вот опять они лежали по обе стороны длинного узкого окна, была ночь, и они
разговаривали.
Живаго рассказывал Гордону, как он видел на фронте государя. Он хорошо
рассказывал.
Это было в его первую весну на фронте. Штаб части, к которой он был
прикомандирован, стоял в Карпатах, в котловине, вход в которую со стороны Венгерской
долины запирала эта войсковая часть.
На дне котловины была железнодорожная станция. Живаго описывал Гордону внешний
вид местности, горы, поросшие могучими елями и соснами, с белыми клоками зацепившихся
за них облаков и каменными отвесами серого шифера и графита, которые проступали среди
лесов, как голые проплешины, вытертые в густой шкуре. Было сырое, серое, как этот шифер,
темное апрельское утро, отовсюду спертое высотами и оттого неподвижное и душное.
Парило. Пар стоял над котловиной, и все курилось, все струями дыма тянулось вверх —
паровозный дым со станции, серая испарина лугов, серые горы, темные леса, темные облака.
В те дни государь объезжал Галицию. Вдруг стало известно, что он посетит часть,
расположенную тут, шефом которой он состоял.
Он мог прибыть с минуты на минуту. На перроне выставили почетный караул для его
встречи. Прошли час или два томительного ожидания. Потом быстро один за другим прошли