Page 90 - Доктор Живаго

Дождь переставал временами, а вода с тихим плеском продолжала стекать вниз по
листве и желобам. Бесшумные отсветы молний западали в комнату мадемуазель, озаряли её
и задерживались в ней лишний миг, словно что-то разыскивая.
Вдруг надолго прекратившийся стук в дверь возобновился.
Кто-то нуждался в помощи и стучался в дом отчаянно и учащенно.
Снова поднялся ветер. Опять хлынул дождь.
— Сейчас! — неизвестно кому крикнула мадемуазель и сама испугалась своего голоса.
Неожиданная догадка осенила ее. Спустив ноги с кровати и сунув их в туфли, она
накинула халат и побежала будить Живаго, чтобы не было так страшно одной. Но он тоже
слышал стук и сам спускался со свечою навстречу. У них были одинаковые предположения.
— Живаго, Живаго! Стучат в наружную дверь, я боюсь отпереть одна, — кричала она
по-французски и по-русски прибавила:
— Вы увийт, это Лар или поручик Гайуль.
Юрия Андреевича тоже разбудил этот стук, и он подумал, что это непременно кто-то
свой, либо остановленный каким-то препятствием Галиуллин, вернувшийся в убежище, где
его спрячут, либо возвращенная какими-то трудностями из путешествия сестра Антипова.
В сенях доктор дал мадемуазель подержать свечу, а сам повернул ключ в двери и
отодвинул засов. Порыв ветра вырвал дверь из его рук, задул свечу и обдал обоих с улицы
холодными брызгами дождя.
— Кто там? Кто там? Есть ли тут кто-нибудь? — кричали наперерыв во тьму
мадемуазель и доктор, но им никто не отвечал.
Вдруг они услышали прежний стук в другом месте, со стороны черного хода или, как
им стало теперь казаться, в окно из сада.
— По-видимому, это ветер, — сказал доктор. — Но для очистки совести сходите
все-таки на черный, удостоверьтесь, а я тут подожду, чтобы нам не разминуться, если это
действительно кто-нибудь, а не какая-нибудь другая причина.
Мадемуазель удалилась вглубь дома, а доктор вышел наружу под навес подъезда. Глаза
его, привыкнув к темноте, различили признаки занимающегося рассвета.
Над городом, как полоумные, быстро неслись тучи, словно спасаясь от погони. Их
клочья пролетали так низко, что почти задевали за деревья, клонившиеся в ту же сторону,
так что похоже было, будто ими, как гнущимися вениками, подметают небо. Дождь
охлестывал деревянную стену дома, и она из серой становилась черною.
— Ну как? — спросил доктор вернувшуюся мадемуазель.
— Вы прав. Никого. — И она рассказала, что обошла весь дом. В буфетной выбито
окно обломком липового сука, бившегося о стекло, и на полу огромные лужи, и то же самое
в комнате, оставшейся от Лары, море, форменное море, целый океан.
— А тут ставня оторвалась и бьется о наличник. Видите? Вот и все объяснение.
Они поговорили еще немного, заперли дверь и разошлись спать, оба сожалея, что
тревога оказалась ложной.
Они были уверены, что отворят парадное и в дом войдет так хорошо им известная
женщина, до нитки вымокшая и иззябшая, которую они засыплют расспросами, пока она
будет отряхиваться.
А потом она придет, переодевшись, сушиться у вчерашнего не остывшего жара в печи
на кухне и будет им рассказывать о своих бесчисленных злоключениях, поправлять волосы,
и смеяться.
Они были так уверены в этом, что когда они заперли дверь, след этой уверенности
остался за углом дома на улице, в виде водяного знака этой женщины или её образа, который
продолжал им мерещиться за поворотом.

10

Косвенным виновником солдатских волнений на станции считали бирючевского