Page 105 - Донские рассказы
P. 105

лапай, я не девка, да и нога у меня на просьбы не чувствительная, она на протезе… Вот
                мое последнее слово: килограмма два пшена выдам – и все, а хлеба по дворам добудете.

                – Куда же мне два килограмма на двадцать семь активных штыков, считай, на весь полк?
                А заправлять кашу чем? И по дворам за хлебом я солдат не пущу: мы не нищие. Ясно?

                Лопахин взглянул на удрученное лицо старшины, с грохотом отодвинул скамью…
                Старшина предостерегающе поднял руку:
                – Лопахин, не горячись!

                – Пошли в кладовую, – коротко сказал председатель.

                Твердо наступая скрипящим протезом на половицы, он направился к выходу.
                Поприщенко охотно последовал за ним. Замыкающим шел Лопахин.
                Возле амбара председатель пропустил вперед старшину, взял Лопахина за локоть.

                – Погляди сам, горячка, что у нас осталось. Черного амбара не имею и скрывать от вас
                ничего не хочу. Ребята вы, видать, боевые, славные, и я бы овцы, скажем, не пожалел
                вам на варево, но весь скот – и крупный и мелкий – отправили вчера в эвакуацию по
                распоряжению района. Осталось только то, что принадлежит личному пользованию
                колхозников. Свою бы овчишку отдал, но у меня в хозяйстве – только жена да кошка.

                Лопахин молча помог отомкнуть большой висячий замок, шагнул в полутемный амбар.
                Только в одном небольшом закроме, в уголке, сиротливо кучились сметки пшена. Видя
                нерешительность Лопахина, старшина строго сказал:
                – Действуй!

                Перегнувшись, багровея от стыда и напряжения, Лопахин смел лежавшим на дне
                закрома гусиным крылом пшено на середину, выпрямился.

                – Тут его килограмма три будет или около этого.
                – Ну и забирайте все, нам его на развод не оставлять, – добродушно сказал председатель,
                не сводя с Лопахина подобревших, почти ласковых глаз.
                Пока Лопахин горстями ссыпал пшено в вещевой мешок, старшина достал из кармана
                просолившийся от пота тощий бумажник и, шевеля пыльными усами, стал отсчитывать
                замасленные рублевки.
                – Сколько по твердой цене? – спросил он, исподлобья глядя на председателя.

                Тот, смеясь, махнул рукой:
                – Нисколько. За сметки не берем.

                – А мы даром не берем. Ясно? – Старшина положил деньги на край закрома, чинно
                сказал: – Благодарствуем за уважение. – И пошел к выходу.

                – Мыши твои деньги съедят, – все так же посмеиваясь, сказал председатель.
                Старшина не ответил. За дверями он отозвал в сторону Лопахина, шепнул:

                – Почин есть, а дальше что? В сказке солдат из топора кашу варил, так то – в сказке, а
                мы как будем, шахтер? Жидкая кашка без заправки и хлеба – то же самое, что свадьба
                без жениха, а ребята голодные до смерти! Прямо безвыходное положение, – грустно
                заключил старшина.
                Безвыходное положение? Нет безвыходных положений! Так, по крайней мере, всегда
                считал Лопахин, и, быть может, последняя фраза старшины и заставила его принять
                опрометчивое решение… Веселые огоньки зажглись в светлых бесстрашных глазах
                Лопахина. Черт возьми, как он раньше не подумал об этом, как мог он опустить руки,
                имея на руках такой козырь, как свой неизменный успех у женщин, свою неотразимость,
                в которую верил всем сердцем? Лопахин бодро похлопал приунывшего старшину по
                плечу, сказал:
   100   101   102   103   104   105   106   107   108   109   110