Page 104 - Донские рассказы
P. 104

– Что-то они никак не столкуются. Иди, Лопахин, старику на выручку, – посоветовал
                Копытовский.

                Лопахин, давно и внимательно прислушивавшийся к доносившимся из дома обрывкам
                разговора, встал и решительно зашагал к крыльцу.

                В небольшой комнатке, у окна с крест-накрест приклеенными к стеклу полосками
                газетной бумаги, сидел председатель колхоза – молодой рослый мужчина в старенькой
                армейской гимнастерке и сдвинутой на затылок, выгоревшей добела пилотке без
                звездочки. Правый порожний рукав гимнастерки был у него небрежно заткнут за пояс.
                Старшина поместился против него, почти вплотную придвинув табурет, касаясь своими
                коленями колен председателя, и, всячески стараясь придать своему хриплому баску как
                можно больше убедительности, говорил:
                – Ты же бывший фронтовик, а в понятие не берешь наше положение, рассуждаешь,
                извиняюсь, как несознательная женщина…
                Председатель недобро поблескивал узко посаженными серыми глазами и молча кривил
                губы. Его явно тяготил этот разговор. Лопахин поздоровался, присел на край скамьи.
                – А в чем у вас дело? Об чем торгуетесь?

                Не поворачивая в его сторону головы, председатель ответил:
                – А в том, что старшина ваш просит выписать ему продуктов из колхозной кладовой, а я
                не могу этого сделать.
                – Почему?

                – Ха! Почему? Да потому, что в кладовой пусто. Ты думаешь, вы первые через хутор
                бежите?
                – Мы не бежим, – сдержанно поправил его Лопахин, чувствуя, как закипает в нем злость
                к председателю, к его холодным, узко посаженным глазам, к самоуверенному
                тенористому голосу. «Забыл, как на фронте живут, отвоевался вчистую, отъелся, а
                теперь ему чужая нужда – не беда, теперь ему и ветер в спину», – думал он, с острой
                неприязнью глядя сбоку на крутую и красную председательскую шею, на тугие, чисто
                выбритые щеки.

                – Вы не первые бежите и, видать, не последние, – упрямо повторил председатель.
                – Повторяю, мы не бежим, – резко сказал Лопахин. – Это во-первых, а во-вторых, мы –
                последние. После нас никого нет.
                – А нам от этого не легче! Какие раньше вас прочапали – все подчистили, как веником
                подмели!
                Председатель повернулся лицом к Лопахину, хотел что-то еще сказать, но Лопахин
                опередил его вопросом:
                – Ты на фронте был?
                – А руку мне телок отжевал, по-твоему?

                – Отступать приходилось?

                – Всяко было, но такого, как сейчас, не видывал.
                – Пойми, дорогой человек, еловая голова, не могу же я свой народ голодным оставлять, –
                сказал старшина. – Я за каждого из них в ответе перед командованием. Ясно? Ты пиши
                накладную, а там что-нибудь найдется, нам много не надо.
                Для вящей убедительности старшина положил руку на колено председателя, но тот
                отодвинул ногу, улыбнулся мирно и просто.
                – Эх, старшинка, старшинка! Беда мне с тобой, старик! Ведь русским языком тебе
                говорю: ничего в кладовой, кроме мышей, нет, а ты не веришь. И ты меня за ногу не
   99   100   101   102   103   104   105   106   107   108   109