Page 168 - Донские рассказы

VI
Месяц прошел с тех пор, как нанялся Митька в бахчевники. Жил в шалаше на макушке
горы. Видно оттуда молочно-белую ленту Дона, станицу, пристывшую под горою, и
кладбище с бурыми пятнышками могил. Когда нанимался, шумели казаки:

– Это Анисимов сын! Не надо нам таких-то! У него брат в Красногвардии и мать, сука,
пленных кормила. На осину его, а не в бахчевники!

– Он, господа старики, платы не просит. Говорит, за Христа ради буду стеречь бахчи.
Будет ваша милость – дадите кусок хлеба, а нет – и так издохнет…
– Не дадим, нехай издыхает!..

Но атамана все же послушались. Наняли. Да и как же не нанять обществу мирского
батрака: никакой платы не просит и будет стеречь станичные бахчи круглое лето за
Христа ради. Прямая выгода…
Поспевали, пухли под солнцем желтые дыни и пятнистые полосатые арбузы. Понуро
ходил Митька по бахчам, пугал грачей криком и звонкоголосой трещоткой. По утрам
вылезал из шалаша, ложился около стенки на перепревший бурьян, вслушивался, как за
Доном бухали орудия, и долго затуманившимися глазами глядел в ту сторону.

На гору мимо бахчей, мимо обрывистых меловых яров гадючьим хвостом извивается
кочковатый летник. По нему сено возят летом станичные казаки, по нему гоняют к ярам
расстреливать пленных красногвардейцев. Ночами часто просыпается Митька от
хриплых криков и выстрелов внизу, за левадами, за густою стеною верб, после выстрелов
воют собаки, и по летнику громыхают шаги, иногда стрекочет тачанка, тлеют огоньки
папирос, говор сдержанный доносится. Как-то ходил Митька туда, где путаным узлом
вяжутся извилистые яры, видал под откосом засохшую кровь, а внизу, на каменистом
днище, где вода размыла неглубокую могилу, чья-то босая нога торчала; подошва сухая,
сморщенная, и ветер степной, шарящий по ярам, вонь трупную ворошит. С тех пор не
ходил…

В этот день из станицы по летнику шли толпою раньше обыкновенного: по бокам –
казаки из конвойной команды, в средине они – красногвардейцы в шинелях, накинутых
внапашку. Солнце окуналось в сверкающую белизну Дона медлительно, словно хотело
поглядеть на то, что не делалось при дневном свете. В левадах на верхушки верб черной
тучей спускались грачи. Тишина паутиной расплелась над бахчами. Из шалаша
провожал Митька глазами до поворота тех, что шли по летнику, и внезапно услышал
крик, выстрелы, еще и еще…
Выскочил Митька из шалаша на пригорок, увидел: по летнику к ярам бегут
красногвардейцы, а казаки, припав на колено, суетливо стреляют, двое, махая шашками,
бегут следом.

Выстрелы звоном будоражат застывшую тишину.
Тук-так, так-так… Та-та-тах!

Вот один споткнулся, упал на руки, вскочил, опять бежит… Казак ближе, ближе…
Вот, вот… Полукружьем блеснула шашка, упала на голову… рубит лежачего…

У Митьки в глазах темнеет и зноем наливается рот.