Page 170 - Донские рассказы

– Энти тронули рысью, скрываются под горою!.. Ну, лежи.
Привстав на стременах, покачивается казак, плетью помахивает, лошадь от пота мокрая.
Шепнул Митька, бледнея:
– Федя… отец скачет!..

́
Рыжая отцовская борода потом взмокла, обгоревшее на солнце лицо – иссиня-багрово.
Осадил лошадь у самого шалаша, слез, к Митьке подошел вплотную.
– Говори: где Федор?
Вонзил в побелевшее Митькино лицо кровью налитые глаза. От синего казачьего
мундира потом воняет и нафталином.
– Был он у тебя ночью?

– Нет.
– А это что за кровь возле шалаша?

Нагнулся отец к земле, пунцовая шея вывалилась из-под воротника жирными складками.
– А ну, веди в шалаш!

Вошли – отец впереди, почерневший Митька сзади.
– Смотри, змееныш… Ежели укрываешь ты Федьку, то и его и тебя на распыл пущу!..

– Нету… не знаю…
– Это что у тебя за бурьян в углу?

– Сплю на нем.
– Посмотрим. – Шагнул отец в угол, присел на корточки, медленно расковырял чахлый
шуршащий бурьянок и подсолнечные будылья.
Митька сзади. Перед глазами синий, обтянутый на спине мундир колыхается плавными
кругами. Через минуту изо рта отца хриплое:
– Ага-а-а-а… Это что?

Босая Федорова нога торчит промеж коричневых стеблей. Отец правой рукой лапает на
боку кобуру «нагана». Качаясь, прыгнул Митька, цепко ухватил стоящий у стенки топор,
ухнул от внезапно нахлынувшего тошного удушья и, с силой взмахнув топором, ударил
отца в затылок…
Прикрыли похолодевшее тело бурьяном и ушли. Ярами, буреломом, густым терновником
шли, ползли, продирались. Верстах в восьми от станицы, там, где Дон, круто
заворачивая, упирается в седую гору, спустились к воде. Плыли на косу; быстро сносило
нахолодавшей за ночь водой. Федор, стоная, цеплялся за Митькино плечо.

Доплыли. Долго лежали на влажном зернистом песке.
– Ну, пора, Федя! Эта половина, должно быть, неширокая.

Спустились к воде. Дон снова облизывает лица и шеи, отдохнувшие руки уверенней
кромсают воду.

Под ногами земля. Застывшая в темноте гущина леса. Торопливо зашагали…
Светало. Где-то совсем близко ахнуло орудие. На востоке чахло румяную каемку
протянул рассвет.
1925