Page 167 - Донские рассказы

V
Каждый день, как только над станицей золотисто-рябым пологом растопыривалась ночь,
из сарая выводили кучки пленных красногвардейцев и под конвоем гнали в степь – к
ярам, закутанным белесым туманом. До станицы ветром доносило отзвук трескучего
залпа и реденькие винтовочные выстрелы. Когда пленных уводили больше двадцати
человек, следом, поскрипывая колесами, шуршала пулеметная тачанка. Номера дремали
на широких козлах, кучер блестел цигаркой и лениво шевелил вожжами, лошади
переступали неохотно и разнобоисто, а оголенный пулемет, без чехла, тускло блестел
дырявой пастью, словно зевал спросонок. Спустя полчаса где-то в ярах пулемет сухо и
отрывисто татакал, кучер полосовал кнутом взмыленных, храпящих лошадей, номера
тряслись, подпрыгивая на козлах, и тройка лихо останавливалась возле комендантской,
глазевшей на сонную улицу тремя освещенными окнами.
В среду вечером отец сказал Митьке:

– Ты все лодырничаешь? Веди-ка нынче в ночное Гнедого, да смотри – в хлеба не пущай!
Только потрави у меня чей-нибудь хлеб, я тебе всыплю чертей!..

Обротал Митька Гнедого, матери успел шепнуть:

– Отнеси, маменька, харчи сама… Отдашь часовому.
Уехал вместе со станичными ребятами на отвод, за атаманскую землю. Вернулся на
другой день, утром до восхода солнца. Отворил калитку, скинул с Гнедого уздечку,
хлопнул его по пузу, припухшему от зеленки, и пошел в хату. В кухню вошел – на полу и
на стенах кровь. Угол печки в чем-то кровянисто-белом. Из горницы клокочущий хрип,
мычанье… Переступил Митька порог, а на полу мать лежит, вся кровью подплыла, лицо
багрово-пухлое, волосы на глаза свисают кровянистыми сосульками. Увидала Митьку,
замычала, задергалась, а сама слова не скажет. Мечется в распухшем рту посинелый
язык, глаза смеются дико и бессмысленно, из перекошенного рта розоватые пузырчатые
слюни…

– Ми… ми… тя… тя… тя… тя…
И смех глухой, стонущий…
Упал на колени Митька, руки материны целовал, глаза, залитые черной кровью. Обнял
голову, а на пальцах кровь и комочки белые слизистые… На полу около валяется
отцовский «наган», рукоятка в крови…

Не помнит, как выбежал. Упал возле плетня, а соседка из своего двора кричит:
– Ой, убегай, сердешный, куда глазыньки твои глядят! Узнал отец, что мать носила
пленным харч, убил ее до смерти и на тебя грозился!