Page 80 - Донские рассказы

раскатам грома, звучавшего в сравнении с артиллерийской стрельбой по-домашнему
мирно и необычайно добродушно.

С рассветом дождь прекратился. Пал густой туман. Лопахин забылся тревожным и
тяжелым сном, но вскоре его разбудили. Старшина поднял всех на ноги, охрипшим от
кашля голосом сказал:
– Лейтенанта надо похоронить как полагается и идти, нечего нам тут без толку киселя
месить.

На поляне возле дикой яблони с поникшими листьями, осыпанными слезинками дождя,
Лопахин и еще один красноармеец, по фамилии Майборода, вырыли могилу. Когда сняли
первые пласты земли, Майборода сказал:
– Смотри, какой дождь полоскал всю ночь, а земля и на четверть не промокла.

– Да, – сказал Лопахин.
И больше до конца работы они не обмолвились ни одним словом. Последнюю лопатку
земли со дна готовой могилы выбросил Майборода. Он вытер ладонью покрытый
испариной лоб, вздохнул.
– Ну, вот и отрыли нашему лейтенанту последний окопчик…

– Да, – снова сказал Лопахин.
– Теперь закурим? – спросил Майборода.

Лопахин отрицательно качнул головой. Желтое, измятое бессонницей лицо его вдруг
сморщилось, и он отвернулся, но быстро овладел собой, твердым голосом сказал:

– Пойду старшине доложу, а ты… ты покури пока.
Старшина любил поговорить, Лопахин это знал и больше всего боялся, что у могилы
лейтенанта, оскорбляя слух, кощунственно зазвучат пустые и ненужные, казенные
слова. Он с тревогой и недоверием смотрел на старое, рыжеусое, с припухшими глазами
лицо старшины, переводил взгляд на ремни и потрепанную полевую сумку лейтенанта,
которую старшина осторожно прижимал к груди левой рукой.
Только вчера он, Лопахин, пил водку в окопе лейтенанта, всего лишь несколько часов
назад, и эта сумка и пропотевшие ремни портупеи плотно прилегали к горячему,
ладному телу лейтенанта, а сейчас лежит это же тело у края могилы, неподвижное и как
бы укороченное смертью, лежит мертвый лейтенант Голощеков, завернутый в
окровавленную плащ-палатку, и не тают, не расползаются на бледном лице его капельки
дождя; и вот уже подходит последняя минута прощания…

Лопахин вздрогнул, когда старшина хрипло и тихо заговорил:
– Товарищи бойцы, сынки мои, солдаты! Мы сегодня хороним нашего лейтенанта,
последнего офицера, какой оставался у нас в полку. Он был тоже с Украины, только
области он был соседней со мной, Днепропетровской. У него там, на Украине, мать-
старуха осталась, жинка и трое мелких детишек, это я точно знаю… Он был хороший
командир и товарищ, вы сами знаете, и не об этом я хочу сейчас сказать… Я хочу
сказать возле этой дорогой могилы…

Старшина умолк, подыскивая нужные слова, и уже другим, чудесно окрепшим и
исполненным большой внутренней силы голосом сказал:
– Глядите, сыны, какой великий туман кругом! Видите? Вот таким же туманом черное
горе висит над народом, какой там, на Украине нашей, и в других местах под немцем
остался! Это горе люди и ночью спят – не заспят, и днем через это горе белого света не
видят… А мы об этом должны помнить всегда: и сейчас, когда товарища похороняем, и
потом, когда, может быть, гармошка где-нибудь на привале будет возле нас играть. И мы
всегда помним. Мы на восток шли, а глаза наши глядели на запад. Давайте туда ж будем
глядеть до тех пор, пока последний немец от наших рук не ляжет на нашей земле… Мы,
сынки, отступали, но бились как полагается, вон сколько нас осталось – раз, два, и