Page 18 - Гранатовый браслет

какой. Солдаты на него богу молились.
Но она велела… Его Леночка ему велела!
И он ухаживал за этим трусом и лодырем Вишняковым, за этим трутнем
безмедовым, — как нянька, как мать. На ночлегах под дождем, в грязи, он укутывал его
своей шинелью. Ходил вместо него на саперные работы, а тот отлеживался в землянке или
играл в штос. По ночам проверял за него сторожевые посты. А это, заметь, Веруня, было в то
время, когда башибузуки вырезывали наши пикеты так же просто, как ярославская баба на
огороде срезает капустные кочни. Ей-богу, хотя и грех вспоминать, но все обрадовались,
когда узнали, что Вишняков скончался в госпитале от тифа…
— Ну, а женщин, дедушка, женщин вы встречали любящих?
— О, конечно, Верочка. Я даже больше скажу: я уверен, что почти каждая женщина
способна в любви на самый высокий героизм. Пойми, она целует, обнимает, отдается — и
она уже мать. Для нее, если она любит, любовь заключает весь смысл жизни — всю
вселенную! Но вовсе не она виновата в том, что любовь у людей приняла такие пошлые
формы и снизошла просто до какого-то житейского удобства, до маленького развлечения.
Виноваты мужчины, в двадцать лет пресыщенные, с цыплячьими телами и заячьими
душами, неспособные к сильным желаниям, к героическим поступкам, к нежности и
обожанию перед любовью. Говорят, что раньше все это бывало. А если и не бывало, то разве
не мечтали и не тосковали об этом лучшие умы и души человечества — поэты, романисты,
музыканты, художники? Я на днях читал историю Машеньки Леско и кавалера де Грие…
Веришь ли, слезами обливался… Ну скажи же, моя милая, по совести, разве каждая женщина
в глубине своего сердца не мечтает о такой любви — единой, всепрощающей, на все готовой,
скромной и самоотверженной?
— О, конечно, конечно, дедушка…
— А раз ее нет, женщины мстят. Пройдет еще лет тридцать… я не увижу, но ты, может
быть, увидишь, Верочка. Помяни мое слово, что лет через тридцать женщины займут в мире
неслыханную власть. Они будут одеваться, как индийские идолы. Они будут попирать нас,
мужчин, как презренных, низкопоклонных рабов. Их сумасбродные прихоти и капризы
станут для нас мучительными законами. И все оттого, что мы целыми поколениями не умели
преклоняться и благоговеть перед любовью. Это будет месть. Знаешь закон: сила действия
равна силе противодействия.
Немного помолчав, он вдруг спросил:
— Скажи мне, Верочка, если только тебе не трудно, что это за история с
телеграфистом, о котором рассказывал сегодня князь Василий? Что здесь правда и что
выдумка, по его обычаю?
— Разве вам интересно, дедушка?
— Как хочешь, как хочешь, Вера. Если тебе почему-либо неприятно…
— Да вовсе нет. Я с удовольствием расскажу.
И она рассказала коменданту со всеми подробностями о каком-то безумце, который
начал преследовать ее своею любовью еще за два года до ее замужества.
Она ни разу не видела его и не знает его фамилии. Он только писал ей и в письмах
подписывался Г. С. Ж. Однажды он обмолвился, что служит в каком-то казенном
учреждении маленьким чиновником, — о телеграфе он не упоминал ни слова. Очевидно, он
постоянно следил за ней, потому что в своих письмах весьма точно указывал, где она бывала
на вечерах, в каком обществе и как была одета. Сначала письма его носили вульгарный и
курьезно пылкий характер, хотя и были вполне целомудренны. Но однажды Вера письменно
(кстати, не проболтайтесь, дедушка, об этом нашим: никто из них не знает) попросила его не
утруждать ее больше своими любовными излияниями. С тех пор он замолчал о любви и стал
писать лишь изредка: на пасху, на Новый год и в день ее именин. Княгиня Вера рассказала
также и о сегодняшней посылке и даже почти дословно передала странное письмо своего
таинственного обожателя…
— Да-а, — протянул генерал наконец. — Может быть, это просто ненормальный