Page 62 - Колымские рассказы

там его крали, а за потерю инструмента грозил штраф.
В двух шагах от перекрестка дороги стоял человек в военной форме. Он был без шапки,
короткие темные волосы его были взъерошены, пересыпаны снегом, шинель
расстегнута. Еще дальше, заведенная прямо в глубокий снег, стояла лошадь,
запряженная в легкие сани-кошевку.
А около ног этого человека лежала навзничь женщина. Шубка ее была распахнута,
пестрое платье измято. Около головы ее валялась скомканная черная шаль. Шаль была
втоптана в снег, так же как и светлые волосы женщины, казавшиеся почти белыми в
лунном свете. Худенькое горло было открыто, и на шее справа и слева проступали
овальные темные пятна. Лицо было белым, без кровинки, и, только вглядевшись, я узнал
Анну Павловну, секретаршу начальника нашего прииска.
Мы все знали ее в лицо хорошо — на прииске женщин было очень мало. Месяцев шесть
назад, летом, она проходила вечером мимо нашей бригады, и восхищенные взгляды
арестантов провожали ее худенькую фигурку. Она улыбнулась нам и показала рукой на
солнце, уже отяжелевшее, спускавшееся к закату.
— Скоро уже, ребята, скоро! — крикнула она.
Мы, как и лагерные лошади, весь рабочий день думали только о минуте его окончания. И
то, что наши немудреные мысли были так хорошо поняты, и притом такой красивой, по
нашим тогдашним понятиям, женщиной, растрогало нас. Анну Павловну наша бригада
любила.
Сейчас она лежала перед нами мертвая, удавленная пальцами человека в военной
форме, который растерянно и дико озирался вокруг. Его я знал гораздо лучше. Это был
наш приисковый следователь Штеменко, который „дал дела“ многим из заключенных.
Он неутомимо допрашивал, нанимал за махорку или миску супа ложных свидетелей-
клеветников, вербуя их из голодных заключенных. Некоторых он уверял в
государственной необходимости лжи, некоторым угрожал, некоторых подкупал. Он не
давал себе труда раньше ареста нового следственного познакомиться с ним, вызвать его
к себе, хотя все жили на одном прииске. Готовые протоколы и побои ждали
арестованного в следственном кабинете.

Штеменко был именно тот начальник, который при посещении нашего барака месяца
три назад изломал все арестантские котелки, сделанные из консервных банок, — в них
варили все, что можно сварить и съесть. В них носили обед из столовой, чтобы съесть его
сидя и съесть горячим, разогрев в своем бараке на печке. Поборник чистоты и
дисциплины, Штеменко потребовал кайло и собственноручно пробил днища консервных
банок.
Сейчас он, заметив Андреева в двух шагах от себя, схватился за кобуру пистолета, но,
увидев толпу людей, вооруженных ломами и кайлами, так и не вытащил оружия. Но ему
уже крутили руки. Это делалось со страстью — узел затянули так, что веревку потом
разрезать пришлось ножом.

Труп Анны Павловны положили в кошевку и двинулись в поселок, к дому начальника
прииска. С Андреевым туда пошли не все — многие бросились скорей в барак, к супу.
Долго не отпирал начальник, разглядев сквозь стекло толпу арестантов, собравшихся у
дверей его дома. Наконец Андрееву удалось объяснить, в чем дело, и он, вместе со
связанным Штеменко и двумя заключенными, вошел в дом.

Обедали мы в эту ночь очень долго. Андреева водили куда-то давать показания. Но потом
он пришел, скомандовал, и мы пошли на работу.

Штеменко вскоре осудили на десять лет за убийство из ревности. Наказание было
минимальным. Судили его на нашем же прииске и после приговора куда-то увезли.
Бывших лагерных начальников в таких случаях содержат где-то особо — никто никогда
не встречал их в обыкновенных лагерях.

1956