Page 72 - Колымские рассказы
P. 72

Представитель берет красный карандаш и твердой рукой вычеркивает мою фамилию.
                — Иди, сволочь, — говорит мне нарядчик зоны.

                И дверь распахивается, и я снова внутри малой зоны. Место мое уже занято, но я
                оттаскиваю того, кто лег на мое место, в сторону. Тот недовольно рычит, но вскоре
                успокаивается.
                А я засыпаю похожим на забытье сном и просыпаюсь от первого шороха. Я выучился
                просыпаться, как зверь, как дикарь, без полусна.

                Я открываю глаза. С верхних нар свисает нога в изношенной до предела, но все же
                туфле, а не казенном ботинке. Грязный блатной мальчик возникает передо мной и
                говорит куда-то вверх томным голосом педераста.
                — Скажи Валюше, — говорит он кому-то невидимому на верхних нарах, — что артистов
                привели…
                Пауза. Потом хриплый голос сверху:

                — Валюта спрашивает: кто они?
                — Артисты из культбригады. Фокусник и два певца. Один певец харбинский.

                Туфля зашевелилась и исчезла… Голос сверху сказал:
                — Веди их.

                Я продвинулся к краю нар. Три человека стояли под лампой: двое в бушлатах, один в
                вольной „москвичке“. На лицах всех изображалось благоговение.

                — Кто тут харбинский? — сказал голос.
                — Это я, — почтительно ответил человек в бекеше.

                — Валюша велит спеть что-нибудь.
                — На русском? Французском? Итальянском? Английском? — спрашивал, вытягивая шею
                вверх, певец.
                — Валюша сказал: на русском.

                — А конвой? Можно негромко?
                — Ничто… ничто… Вовсю валяй, как в Харбине.

                Певец отошел и спел куплеты Тореадора. Холодный пар вылетал с каждым выдохом.
                Тяжелое ворчание, и голос сверху:

                — Валюша сказал: какую-нибудь песню.
                Побледневший певец пел:

                Шуми, золотая, шуми, золотая,Моя золотая тайга,Ой, вейтесь, дороги, одна и другая,В
                раздольные наши края…

                Голос сверху:
                — Валюша сказал: хорошо.

                Певец вздохнул облегченно. Мокрый от волнения лоб дымился и казался нимбом вокруг
                головы певца. Ладонью певец вытер пот, и нимб исчез.

                — Ну, а теперь, — сказал голос, — снимай-ка свою „москвичку“. Вот тебе сменка!
                Сверху сбросили рваную телогрейку.
   67   68   69   70   71   72   73   74   75   76   77