Page 69 - Колымские рассказы

Что было с людьми, поднявшими цитату о труде на ворота лагерных зон всего Советского
Союза?..

За отличное поведение и успешное выполнение плана мастерицам разрешали смотреть
кино во время сеансов для заключенных.

Сеансы для вольнонаемных немного по своим порядкам отличались от кино для
заключенных.
Киноаппарат был один — между частями были перерывы.

Однажды показывали фильм „На всякого мудреца довольно простоты“. Кончилась
первая часть, зажегся, как всегда, свет и, как всегда, погас, и послышался треск
киноаппарата — желтый луч дошел до экрана.
Все затопали, закричали. Механик явно ошибся — показывали снова первую часть.
Триста человек: здесь были фронтовики с орденами, заслуженные врачи, приехавшие на
конференцию, — все, купившие билеты на этот сеанс для вольнонаемных, кричали,
стучали ногами.

Механик не спеша „провернул“ первую часть и дал в зал свет. Тогда все поняли, в чем
дело. В кино явился заместитель начальника больницы по хозяйственной части
Долматов: он опоздал на первую часть, и фильм показывался сначала.
Началась вторая часть, и все пошло как следует. Колымские нравы были известны всем:
фронтовикам — меньше, врачам — больше.
Когда билетов продавали мало, сеанс был общим для всех: лучшие места для
вольнонаемных — последние ряды, а первые ряды — для заключенных; женщины слева,
мужчины справа от прохода. Проход делил зрительный зал крестообразно на четыре
части, и это было очень удобно в рассуждении лагерных правил.

Хромая девушка, заметная и на киносеансах, попала в больницу, в женское отделение.
Палат маленьких тогда еще не было построено; все отделение было размещено в одной
воинской спальне — коек пятьдесят, не меньше. Маруся Крюкова попала на лечение к
хирургу.
— А что у нее?

— Остеомиелит, — сказал хирург Валентин Николаевич.
— Пропадет нога?

— Ну, почему пропадет…

Я ходил делать перевязку Крюковой и о ее жизни уже рассказал. Через неделю
температура спала, а еще через неделю Марусю выписали.
— Я подарю вам галстук — вам и Валентину Николаевичу. Это будут хорошие галстуки.

— Хорошо, хорошо, Маруся.
Полоска шелка среди десятков метров, сотен метров ткани, расшитой, разукрашенной за
несколько смен в „доме дирекции“.
— А контроль?

— Я попрошу у нашей Анны Андреевны.
Так, кажется, звали надсмотрщицу.

— Анна Андреевна разрешила. Вышиваю, вышиваю, вышиваю… Не знаю, как и
объяснить вам. Вошел Долматов и отобрал.

— Как отобрал?
— Ну, я вышивала. Валентину Николаевичу уже был готов. А ваш — оставалось немного.