Page 206 - Хождение по мукам. Хмурое утро

какие в Воронеже воинские части и сколько артиллерии, где она расположена…
– Собачья паника, и больше ничего… Извольте видеть – у Кутепова под Орлом какая-то
неудача – так наши в штаны валят… Никогда этого прежде не было… А помнишь, Вадим,
Ледовый поход? У нас теперь пошло одно словечко: «сердце потеряли…» Да, да, что-то
утеряно, – прежний пыл… Да и мужики здесь сволочи, – волками смотрят… Прав, прав
генерал Кутепов, – он, говорят, отрезал главнокомандующему: «Москву можно взять при
условии: дать населению земельную реформу и виселицу…» Чтобы ни одного
телеграфного столба порожнего не осталось… Вешать, как при Пугачеве, – целыми
деревнями… А впрочем, все это скучная материя… Мне дали один адресок: две сестры,
обязательнейшие девушки, играют на гитарах, поют романсы, – с ума сойти, елки-палки!
Знаете что, – давайте уж прямо сразу к ним…
Теплова, видимо, хорошо знали, – несколько встретившихся патрулей только
откозыряли, даже и не покосившись на Дундича и Рощина. На главной улице свернули к
чугунному подъезду гостиницы. Теплов слез и, раздвигая ноги, сказал застенчиво:

– Не люблю лишний раз глаза мозолить, я лучше вас здесь подожду… Главный штаб – во
втором этаже… Только, господа, скорее. – И строго – рябому, с татарскими усиками,
кубанскому казаку, стоящему в подъезде: – Пропусти, болван…

Дундич и Рощин поднялись по чугунной сквозной лестнице. На пакете Буденного
стояло: «Генерал-майору Шкуро, лично, секретно…» Решено было – передать пакет
через адъютанта. В зале ресторана с ободранными окнами помещалась канцелярия, –
Дундич и Рощин вошли туда, и сейчас же перед ними в другие двери вошли два
человека: один, длинный и громоздкий, с пышными подусниками на грубо красивом
лице, был на костыле, топорщившем под мышкой его светло-серую генеральскую
шинель. Рощин узнал Мамонтова. Другой – в коричневой черкеске – с воспаленным,
скуластым, хулиганским лицом с разинутыми ноздрями вздернутого носа, был генерал
Шкуро. Войдя, они остановились около стола, где штабной офицерик в широких, как
крылья летучей мыши, галифе диктовал что-то хорошенькой блондиночке, которая
высоко подбрасывала руки, печатая на ундервуде.

Рощин указал Дундичу на Шкуро, спрашивая: «Что же теперь делать?» Мамонтов в это
время обернулся и, увидев двух незнакомых офицеров, басовито приказал:

– Подойдите, господа…
Рощин вытянулся, оставшись у дверей. Дундич подошел к Шкуро:

– Имею передать вашему превосходительству пакет.
Шкуро стоял почти спиной к Дундичу, он не обернулся, только повел крепкой красной
шеей, в которую врезался галунный ворот, и, не глядя в лицо, подняв по-волчьи верхнюю
губу, спросил:

– От кого пакет?
– От командира Пятьдесят первого резервного, прибывшего на правый берег Дона в ваше
распоряжение…
– Это что еще за Пятьдесят первый полк? – теперь уже повернувшись, но все так же
неприязненно проговорил Шкуро, взял пакет и вертел его в пальцах. – Кто командир?

Вадим Петрович, стоявший в дверях, почувствовал неприятный холодок и опустил руку в
карман шинели на рукоятку нагана. Получалось в высшей степени глупо, и неумело, и
напрасно… Дундич сейчас брякнет какую-нибудь несусветную фамилию… Жаль! Могли
бы привезти Буденному ценные сведения…

– Командует Пятьдесят первым полком граф Шамбертен, – не задумываясь, ответил
Дундич и веселым взглядом поймал косой, налитый желчью, непроспанный взгляд
Шкуро. – Разрешите идти, ваше превосходительство?

– Постойте, постойте, подполковник. – Мамонтов неуклюже начал поворачиваться на
костыле. – Что-то знакомая фамилия, позвольте-ка… – Мясистое красивое лицо его вдруг
болезненно исказилось: неловким движением он разбередил ногу в лубке,