Page 210 - Хождение по мукам. Хмурое утро

закричали комиссары и командиры и впереди эскадрона кинулись в ледяную воду,
кипящую и взбаламученную от рвущихся снарядов. На глубине люди соскальзывали с
седел и плыли, держась одной рукой за гриву, другой придерживая снаряд. Поскакали в
сердитую реку артиллерийские запряжки, волоча пушки по дну. Переправившиеся
буденновцы, злые и мокрые, на мокрых конях, горячо атаковали Воронеж. Но и здесь
дивизии Мамонтова и Шкуро не приняли боя и поспешно ушли за Дон, в сторону
Касторной.

Разгром лучшей конницы белых и занятие Воронежа входило одной из начальных
операций в грандиозный военный план, созданный новым руководством Южного фронта.
Листки этого плана, на синеватой бумаге, подписанные Сталиным, были получены
командармами, комкорами, начдивами, комбригами и командирами полков. В нем
предусматривались в подробностях – понятные каждому красноармейцу и на деле
осуществимые – операции всех частей Южного фронта, начиная от района Орла и Кром,
откуда, под ударами особой группы, руководимой Серго Орджоникидзе, отступала
растрепанная деникинская гвардия с генералом Кутеповым, поклявшимся первым
ворваться в Москву, – от операций в районе Воронежа и Касторной, где корпусу
Буденного была поставлена задача – рассечь белый фронт на стыке Донской и
Добровольческой армий, кончая занятием Ростова-на-Дону, путь на который лежал в
образовавшийся прорыв через пролетарский шахтерский Донбасс.

Неожиданно для всех, – кто в проплеванных гостиницах сидел уже налегке, с
уложенными чемоданами, уверенный, что к Новому году в Москву французы привезут
шампанское, устрицы и даже пармские фиалки, и для тех, кто в Париже, бывало, часами
дожидался в приемной у властителя Европы, а теперь с поднятым челом и почти, вот-вот
уже, с конституционной Россией за плечами, не задерживаясь, входил в кабинет Жоржа
Клемансо, где трещал камин и маленький, сгорбленный, с седыми бровями, нависшими
над проектом мировой могильной тишины, сидел диктатор, и француз вставал, а русский
в восторге сжимал его узловатые пальцы; наконец, неожиданно для самого Антона
Ивановича Деникина, который давно уже бросил играть по пятницам в винт и, будучи
слабым, как все люди, начал верить в свое избрание свыше, – большевики, дышавшие на
ладан, что-то такое сделали непонятное: в разгар сыпного тифа, острейшего голода и
окончательной хозяйственной разрухи организовали мощное контрнаступление, – и
пошла трещать вся мировая политика удушения и расчленения красной России, этой
необъятной страны, представлявшейся – по правде говоря – загадкой для
западноевропейских умов.
Загадкой казались источники воодушевления русского народа. Идеи всеобщего счастья
и справедливого общественного порядка, – казалось бы, навсегда погребенные под
грудами тел мировой войны, – перекинулись, как будто вихрем взнесенные семена
райского дерева, в нищую, разоренную Россию, где неграмотные мужики все еще
рассказывали друг другу сказки про Ивана-дурака, бабу Ягу и ковры-самолеты, и слепые
старики и старухи пели тягуче-эпические поэмы о битвах, пирах и свадьбах богатырей.

Эти идеи приобрели у народов России упругость и силу стального клинка. Мужики,
рассказывающие сказки, и рабочие с давно уже переставших дымить,
полуразвалившихся фабрик, преодолевая голод, сыпной тиф и полнейшее хозяйственное
разорение, бьют и гонят первоклассную армию Деникина, остановили у самых ворот
Петрограда и погнали назад в Эстонию ударную армию Юденича, разгромили и
рассеяли в сибирских снегах многочисленную армию Колчака и самого правителя всея
России схватили и расстреляли, бьют и теснят японцев на Дальнем Востоке и,
одушевленные идеями Ленина, – одними только идеями, потому что в России нечего
кушать и не во что одеваться, – верят, что они сильнее всех на свете и что на развалинах
нищего их государства они устроят в самом ближайшем времени справедливое
коммунистическое общество.