Page 208 - Хождение по мукам. Хмурое утро

– А и верно, Дундич, стоило вас хорошенько отдубасить – особенно за ту папиросочку в
подъезде…

Хитрость Буденного удалась. Мамонтов и Шкуро, прочтя его письмо, переданное с таким
неслыханным нахальством лично им в руки, пришли в неописуемую ярость. Чтобы так
писать, да еще назначить день и час взятия Воронежа, – нужна уверенность. Значит, она
была у Буденного. Генералы потеряли чувство равновесия.

Его план поражения белой конницы строился на контратаке всеми своими
сосредоточенными силами последовательно против трех колонн донских и кубанских
дивизий, стремившихся окружить его. Они медлили с наступлением и ограничивались
разведкой. Теперь он был уверен, что они бросятся на него очертя голову.
В ночь на девятнадцатое октября разведка донесла, что началось движение противника.
Час кровавой битвы наступил. Семен Михайлович, сидевший со своими начдивами при
свече над картой, сказал: «В час добрый», – и отдал приказ по дивизиям, по полкам, по
эскадронам: «По коням!»
В темной ли избе, или в поле, в окопчике, прикрытом ветвями и сеном, или просто под
стогом зазвонили полевые телефоны. Связисты услышали в наушники то, что все ждали
с часу на час. Вестовые, кинувшись на коней, на скаку заправляя стремя, помчались в
темноту. Бойцы, спавшие не раздеваясь в эту черную, как вражья могила, безветренную
ночь, пробуждались от протяжного крика: «По коням!», вскакивали на ноги, стряхивая
сон, кидались к коновязям и торопливо седлали, подтягивали подпруги так, что лошади
шатались.

Эскадроны съезжались на поле, по крикам команды, перекатывающимся по фронту,
находя в темноте свое место. Строились и долго ожидали, поглядывая в сторону, где
должна вот-вот забрезжить заря. По-ночному тяжело вздыхали кони. Промозглый
холодок пробирался под стеганые куртки, полушубки и тощие солдатские шинелишки.
Молчали, не курили.

И вот далеко раздался первый булькающий выстрел. Послышались голоса комиссаров:
«Товарищи, Семен Михайлович приказал вам разбить противника… Наемники
буржуазии рвутся к Москве, – смерть им! Покройте славой революционное оружие».
Заря не осветила поля. Лежал туман. С тяжелым топотом – стремя к стремени – мчалась
развернувшаяся на версты лава восьми буденновских полков. В густом тумане было
видно только – товарищ справа, да товарищ слева, да впереди конские зады, прыгающие
в зыбком молоке.

Противник был близко – на сближении. Уже слышались его беспорядочные выстрелы.
Уже бойцы, все посылая, все посылая коней, вытягивали шеи, силясь увидеть его… И вот
по всей лаве прокатился крик, – громче, злее, яростнее. Передние увидели его…

Из тумана стали вырастать тени заворачивающих всадников. Не выдержало сердце у
донских казаков. Они такой же лавой мчались навстречу… Да, видно, черт занес их так
далеко от родных станиц – рубиться с этими красными дьяволами. Услышали, как гудит
и дрожит все поле, поняли – какая страшная сила сшибет вот-вот коней и людей,
смешает, закрутит, и повалятся горы окровавленных тел… Было бы за что! И
понадеялись казаки на резвых донских скакунов, – стали осаживать, поворачивать…
Разве только несколько самых отчаянных, пьяных от удали, врезались в буденновскую
лаву, рубя шашками сплеча и наотмашь…
Не спасли донские скакуны. Те, кто уже повернул, сталкивались с тем, кто еще
стремился вперед… Свои сшибали своих… Наскакивающие буденновцы рубили, и
топтали, и гнали… Начались дикие крики… В тумане только и видно было –
прильнувшего к гриве всадника и другого, настигающего его, завалясь в седле, для
удара шашкой… Визжали, хватая зубами, взбесившиеся кони…
Теперь уже все казачьи полки повернули наутек. Но глубоко с фланга им путь
преградили пулеметные тачанки и огнем отбросили их в сторону. А там, в смешавшиеся
в беспорядке кучки скачущих казаков, врезались свежие буденновские эскадроны.