Page 201 - Хождение по мукам. Хмурое утро

тесно ряд к ряду, шли колонны, ступая медленно, как зачарованные. То тут, то там
суровые неспевшиеся голоса затягивали «Интернационал». На кумачовых полотнищах,
которые они несли, наспех, кривыми буквами было написано: «Все на борьбу с белыми
бандами Деникина!», «Да здравствует пролетарская революция во всем мире!»,
«Осиновый кол мировой буржуазии!» Из утренней хмурой мглы приближались и
проходили все новые колонны. Катя глядела на эти лица – обросшие, худые, истощенные,
темные, и, казалось, у всех у них было единое во взгляде, в плотно сложенных ртах:
преодоленное страдание, решимость, неумолимость…

В школе дети сейчас же рассказали Кате новость: вчера на Пресне, на Механическом
заводе, был Ленин, и началась партийная неделя…

Неподалеку от Воронежа к Мамонтову присоединился кубанский корпус Шкуро. Теперь
у него было шесть кавалерийских дивизий против двух у Буденного. Он остановился и
стал поджидать его. Мамонтов был осторожен. Он выделил часть сил для укрепления
обороны Воронежа; оба корпуса перестроил в три колонны и выбрал место для боя, где
будет окружена и уничтожена красная конница, – огромное поле, упирающееся в
полотно железной дороги, по которой крейсировал бронепоезд – стальная черепаха с
шестидюймовками.
Буденный был смел, но расчетлив. Он получал подробные сведения о всех
приготовлениях и махинациях генерала Мамонтова… Какая-нибудь девчонка, с коряво
нацарапанной запиской, запрятанной под платок – под косу, или горемычная бабушка, с
мешком для кусков, проходили через заставы белых, – мало кто польстится на вшивую
девчонку, а уж от бабуни отплюется всякий казак, – и они находили буденновских
разведчиков и передавали им сведения.

Буденный остановился между лесом и болотами, не дойдя до широкого поля,
предназначенного ему для гибели. Он приказал вволю кормить коней и хорошо
осмотреть подковы (кони были кованы только на передние ноги). Приказал пополнить
огнеприпасы и взамен пшена да пшена – приелось пшено – выдать бойцам трофейной
солонины с бобами, сладкого консервированного молока да разного рассыпчатого
печенья и духовитого табаку, чтобы позабавиться у костров. Все это добывалось из
«передвижного арсенала», как назывались богатые обозы белых. Сейчас они день и ночь
тянулись из Воронежа к Мамонтову. Особенно наказывал Семен Михайлович – взять
новенькие японские карабины, чтобы заменить ими, насколько возможно, старые
винтовки, расшлепанные в боях, а также канцелярские принадлежности.
Прикрываясь лесом и болотами, можно было спокойно отоспаться перед серьезной
операцией. Но она представлялась бойцам все же столь серьезной, – схватиться
врукопашную с шестью донскими дивизиями, – что мало у кого наблюдалось
спокойствие. Они чистили коней не как-нибудь, а до белого платочка, чинили седла,
точили шашки. Ни песен, ни гармошек не слышалось по эскадронам, – велись
глубокомысленные разговоры. Завидят комиссара и машут, – поди сюда, коммунист…
«Расскажи нам, товарищ дорогой: кончим Мамонтова – неужто не будем брать Воронеж,
ведь эдакая сила у них там всякого добра?..» Комиссар отвечал, что насчет Воронежа
Семен Михайлович пока распоряжения не давал. Тогда начинались споры: можно ли
кавалерией брать укрепленный район? Одни говорили, что можно при большом
одушевлении, другие утверждали, что это противозаконно.
Телегинский эскадрон, назначенный в сторожевое охранение, стоял у края болота. На
юг начиналось поле, где время от времени маячили белые разведчики. Было известно,
что в той стороне группировалась одна из трех мамонтовских колонн. Там по ночам
мерцал в тучах слабый отсвет костров.
В эскадроне также много было разговоров вокруг да около предстоящей битвы, на
которую съехались такие небывало крупные и могучие конные массы. Старый
кавалерист Горбушин рассказывал, как в четырнадцатом году был один такой бой под
Бродами: австрийская гвардейская дивизия – четыре полка – лихо атаковала нашу
легкую кавалерийскую дивизию, да после этого боя австрияки уж отвели всю свою
конницу в тыл… Атаковали они сверху с полугоры, рассчитывая опрокинуть наших в
лощину. А наши вылетели навстречу из лощины в гору, на флангах по четыре казачьих
сотни с пиками, в центре уланы, с пиками же, да ахтырские гусары, с желтыми