Page 95 - Хождение по мукам. Хмурое утро

нам от этой обыденщины отойти. Валяйте что-нибудь революционное, задушевное, чтобы
у бойцов глаза щипало.

Комиссар очень заторопил с театром. Качалинский полк, пополненный и
переобмундированный из скудных запасов царицынского интендантства, готовился
вскорости выступить на фронт. Несмотря на утомительные строевые занятия, на два
часа ежедневного политпросвещения, бойцы, отъевшись на хуторах, начинали
баловаться от избытка сил. Был созван митинг.

Сергей Сергеевич Сапожков выступил на нем, после стольких лет молчания дождавшись
случая раскрыть рот, чтобы выбросить в мир кучу идей, распиравших его. Он сказал о
революционной ломке театра, об уничтожении всяких границ между сценой и зрителем,
о будущем театре под открытым небом или в гигантских цирках на пятьдесят тысяч
зрителей, где будут участвовать целые полки, стрелять пушки, подниматься воздушные
шары, низвергаться настоящие водопады и героическими персонажами будут уже не
отдельные актеры, но массы.

– Где вы, грядущие драматурги? – размахнув руками, будто силясь взмыть под стропила
сарая, спрашивал Сапожков у красноармейцев, весело слушавших его, хотя и туманны
были многие его слова и чересчур быстро он низал их одно к одному. – Где вы,
драматурги нашей непомерной эпохи? Новые Шекспиры? Софоклы, сошедшие с
мраморных пьедесталов, чтоб разделить с нами пир искусства, пир творчества? Разве
был когда-нибудь так раскрыт перед вами человек? Разве история выбрасывала когда-
нибудь столь роскошные груды идей?
Само собой, Даша после такого выступления совсем оробела. Но отступать было некуда.

Она поехала вместе с Сапожковым в Царицын за книжками, холстом, красками. Кое-что
удалось достать. Сергей Сергеевич надавал ей много полезных, а еще более
сумасшедших советов. Решено было безо всякой предварительной волокиты подобрать
актеров и сразу начинать репетировать «Разбойников» Шиллера.
Телегин был в восторге не столько от предстоящей постановки «Разбойников», сколько
от того, что Даша, наконец, нашла работу, увлечена ею, бегает, суетится, разговаривает
с красноармейцами, сердится, иной раз плачет от досады и теперь уже не вернется (как
ему в простоте душевной казалось) к напряженной сосредоточенности на одних своих
переживаниях.
Приказом по полку в драматическую труппу были отчислены Агриппина, Анисья,
Латугин, – ходивший к комиссару, чтобы его не обошли в этом деле, – Кузьма Кузьмич,
Байков и еще несколько красноармейцев, гармонистов, балалаечников и певцов.

Вечером в сарае при свете огарка Даша прочла пьесу. В скудном освещении лица
актеров едва проступали сквозь пар от дыхания. В щели ворот поднявшийся ветерок
наносил снег. Даша читала ясным, чистеньким голосом, стараясь по памяти подражать
тому, как читал когда-то Бессонов: одна рука за лацканом черного сюртука, отрешенный
от жизни голос, и слова, как кусочки льда, и жадно глотающие их, тяжело дышащие
литературные дамы – вокруг на креслицах…
Уже с середины чтения Даша поняла, что пьеса не нравится, хотя в ней были сделаны
большие вымарки. Под конец Даша совсем заторопилась. Окончив, сказала после
тягостного молчания:
– Ну вот, это – «Разбойники» Шиллера, которых мы должны играть…

Мужчины закурили, один из них, Латугин, – негромко:
– Умственная штучка.

Тогда Кузьма Кузьмич, достав из кармана свежий огарок, зажег его и сел рядом с
Дашей.

– Товарищи, Дарья Дмитриевна ознакомила нас с произведением, теперь я его прочту.
И он, взяв у нее книгу, начал громко читать, изображая голосом и всем лицом то
отцовскую скорбь старика графа Моора, то шипел с присвистом, и нос его