Page 189 - Мастер и Маргарита

— Кароши люблю, плохой — нет, — сурово говорил иностранец.
— Как же! — восторженно отвечал продавец.
Тут наши знакомые отошли от иностранца с его лососиной к краю кондитерского
прилавка.
— Жарко сегодня, — обратился Коровьев к молоденькой, краснощекой продавщице и
не получил от нее никакого ответа на это. — Почем мандарины? — осведомился тогда у нее
Коровьев.
— Тридцать копеек кило, — ответила продавщица.
— Все кусается, — вздохнув, заметил Коровьев, — эх, эх… — Он немного еще
подумал и пригласил своего спутника: — Кушай, Бегемот.
Толстяк взял свой примус под мышку, овладел верхним мандарином в пирамиде и, тут
же со шкурой сожравши его, принялся за второй.
Продавщицу обуял смертельный ужас.
— Вы с ума сошли! — вскричала она, теряя свой румянец, — чек подавайте! Чек! — и
она уронила конфетные щипцы.
— Душенька, милочка, красавица, — засипел Коровьев, переваливаясь через прилавок
и подмигивая продавщице, — не при валюте мы сегодня… ну что ты поделаешь! Но, клянусь
вам, в следующий же раз, и уж никак не позже понедельника, отдадим все чистоганом. Мы
здесь недалеко, на Садовой, где пожар.
Бегемот, проглотив третий мандарин, сунул лапу в хитрое сооружение из шоколадных
плиток, выдернул одну нижнюю, отчего, конечно, все рухнуло, и проглотил ее вместе с
золотой оберткой.
Продавцы за рыбным прилавком как окаменели со своими ножами в руках, сиреневый
иностранец повернулся к грабителям, и тут же обнаружилось, что Бегемот не прав: у
сиреневого не не хватало чего-то в лице, а, наоборот, скорее было лишнее — висящие щеки
и бегающие глаза.
Совершенно пожелтев, продавщица тоскливо прокричала на весь магазин:
— Палосич! Палосич!
Публика из ситцевого отделения повалила на этот крик, а Бегемот отошел от
кондитерских соблазнов и запустил лапу в бочку с надписью: «Сельдь керченская отборная»,
вытащил парочку селедок и проглотил их, выплюнув хвосты.
— Палосич! — повторился отчаянный крик за прилавком кондитерского, а за рыбным
прилавком гаркнул продавец в эспаньолке:
— Ты что же это делаешь, гад?!
Павел Иосифович уже спешил к месту действия. Это был представительный мужчина в
белом чистом халате, как хирург, и с карандашом, торчащим из кармана. Павел Иосифович,
видимо, был опытным человеком. Увидев во рту у Бегемота хвост третьей селедки, он вмиг
оценил положение, все решительно понял и, не вступая ни в какие пререкания с нахалами,
махнул вдаль рукой, скомандовав:
— Свисти!
На угол Смоленского из зеркальных дверей вылетел швейцар и залился зловещим
свистом. Публика стала окружать негодяев, и тогда в дело вступил Коровьев.
— Граждане! — вибрирующим тонким голосом прокричал он, — что же это делается?
Ась? Позвольте вас об этом спросить! Бедный человек, — Коровьев подпустил дрожи в свой
голос и указал на Бегемота, немедленно скроившего плаксивую физиономию, — бедный
человек целый день починяет примуса; он проголодался… а откуда же ему взять валюту?
Павел Иосифович, обычно сдержанный и спокойный, крикнул на это сурово:
— Ты это брось! — и махнул вдаль уже нетерпеливо. Тогда трели у дверей загремели
повеселее.
Но Коровьев, не смущаясь выступлением Павла Иосифовича, продолжал:
— Откуда? — задаю я всем вопрос! Он истомлен голодом и жаждой! Ему жарко. Ну,
взял на пробу горемыка мандарин. И вся-то цена этому мандарину три копейки. И вот они