Page 192 - Мастер и Маргарита

в летней без галстука белой рубашке, воротник которой широко лежал на воротнике
пиджака, и с газетой под мышкой. Писатель приветливо кивнул гражданке, на ходу поставил
в подставленной ему книге какую-то закорючку и проследовал на веранду.
— Увы, не нам, не нам, — грустно заговорил Коровьев, — а ему достанется эта ледяная
кружка пива, о которой мы, бедные скитальцы, так мечтали с тобой, положение наше
печально и затруднительно, и я не знаю, как быть.
Бегемот только горько развел руками и надел кепку на круглую голову, поросшую
густым волосом, очень похожим на кошачью шерсть. И в этот момент негромкий, но
властный голос прозвучал над головой гражданки:
— Пропустите, Софья Павловна.
Гражданка с книгой изумилась; в зелени трельяжа возникла белая фрачная грудь и
клинообразная борода флибустьера. Он приветливо глядел на двух сомнительных
оборванцев и, даже более того, делал им пригласительные жесты. Авторитет Арчибальда
Арчибальдовича был вещью, серьезно ощутимой в ресторане, которым он заведовал, и
Софья Павловна покорно спросила у Коровьева:
— Как ваша фамилия?
— Панаев, — вежливо ответил тот. Гражданка записала эту фамилию и подняла
вопросительный взор на Бегемота.
— Скабичевский, — пропищал тот, почему-то указывая на свой примус. Софья
Павловна записала и это и пододвинула книгу посетителям, чтобы они расписались в ней.
Коровьев против Панаева написал «Скабичевский», а Бегемот против Скабичевского
написал «Панаев». Арчибальд Арчибальдович, совершенно поражая Софью Павловну,
обольстительно улыбаясь, повел гостей к лучшему столику в противоположном конце
веранды, туда, где лежала самая густая тень, к столику, возле которого весело играло солнце
в одном из прорезов трельяжной зелени. Софья же Павловна, моргая от изумления, долго
изучала странные записи, сделанные неожиданными посетителями в книге.
Официантов Арчибальд Арчибальдович удивил не менее, чем Софью Павловну. Он
лично отодвинул стул от столика, приглашая Коровьева сесть, мигнул одному, что-то
шепнул другому, и два официанта засуетились возле новых гостей, из которых один свой
примус поставил рядом со своим порыжевшим ботинком на пол. Немедленно исчезла со
стола старая скатерть в желтых пятнах, в воздухе, хрустя крахмалом, взметнулась белейшая,
как бедуинский бурнус, другая, а Арчибальд Арчибальдович уже шептал тихо, но очень
выразительно, склоняясь к самому уху Коровьева:
— Чем буду потчевать? Балычок имею особенный… у архитекторского съезда
оторвал…
— Вы… э… дайте нам вообще закусочку… э… — благожелательно промычал
Коровьев, раскидываясь на стуле.
— Понимаю, — закрывая глаза, многозначительно ответил Арчибальд Арчибальдович.
Увидев, как обращается с весьма сомнительными посетителями шеф ресторана,
официанты отбросили всякие сомнения и принялись за дело серьезно. Один уже подносил
спичку Бегемоту, вынувшему из кармана окурок и всунувшему его в рот, другой подлетел,
звеня зеленым стеклом и выставляя у приборов рюмки, лафитники и тонкостенные бокалы,
из которых так хорошо пьется нарзан под тентом… нет, забегая вперед, скажем… пился
нарзан под тентом незабвенной Грибоедовской веранды.
— Филейчиком из рябчика могу угостить, — музыкально мурлыкал Арчибальд
Арчибальдович. Гость в треснувшем пенсне полностью одобрял предложения командира
брига и благосклонно глядел на него сквозь бесполезное стеклышко.
Обедающий за соседним столиком беллетрист Петраков-Суховей с супругой,
доедавшей свиной эскалоп, со свойственной всем писателям наблюдательностью заметил
ухаживания Арчибальда Арчибальдовича и очень удивился. А супруга его, очень почтенная
дама, просто даже приревновала пирата к Коровьеву и даже ложечкой постучала… — И что
ж это, дескать, нас задерживают… пора и мороженое подавать! В чем дело?