Page 193 - Мастер и Маргарита
P. 193

Однако,  послав  Петраковой  обольстительную  улыбку,  Арчибальд  Арчибальдович
               направил к ней официанта, а сам не покинул своих дорогих гостей. Ах, умен был Арчибальд
               Арчибальдович! А  уж наблюдателен, пожалуй, не менее,  чем и сами писатели. Арчибальд
               Арчибальдович  знал  и  о  сеансе  в  Варьете,  и  о  многих  других  происшествиях  этих  дней,
               слышал, но, в противоположность другим, мимо ушей не пропустил ни слова «клетчатый»,
               ни  слова  «кот».  Арчибальд  Арчибальдович  сразу  догадался,  кто  его  посетители.  А
               догадавшись, натурально, ссориться с ними не стал. А вот Софья Павловна хороша! Ведь это
               надо  же  выдумать  —  преграждать  этим  двум  путь  на  веранду!  А  впрочем,  что  с  нее
               спрашивать.
                     Надменно  тыча  ложечкой  в  раскисающее  сливочное  мороженое,  Петракова
               недовольными  глазами  глядела,  как  столик  перед  двумя  одетыми  какими-то  шутами
               гороховыми как бы по волшебству обрастает яствами. До блеска вымытые салатные листья
               уже  торчали  из  вазы  со  свежей  икрой…  миг,  и  появилось  на  специально  пододвинутом
               отдельном столике запотевшее серебряное ведерко…
                     Лишь  убедившись  в  том,  что  все  сделано  по  чести,  лишь  тогда,  когда  в  руках
               официантов  прилетела  закрытая  сковорода,  в  которой  что-то  ворчало,  Арчибальд
               Арчибальдович  позволил  себе  покинуть  двух  загадочных  посетителей,  да  и  то
               предварительно шепнув им:
                     — Извините! На минутку! Лично пригляжу за филейчиками.
                     Он отлетел от столика и скрылся во внутреннем ходе ресторана. Если бы какой-нибудь
               наблюдатель  мог  проследить  дальнейшие  действия  Арчибальда  Арчибальдовича,  они,
               несомненно, показались бы ему несколько загадочными.
                     Шеф  отправился  вовсе  не  на  кухню  наблюдать  за  филейчиками,  а  в  кладовую
               ресторана. Он открыл ее своим ключом, закрылся в ней, вынул из ларя со льдом осторожно,
               чтобы  не  запачкать  манжет,  два  увесистых  балыка,  запаковал  их  в  газетную  бумагу,
               аккуратно перевязал веревочкой и отложил в сторону. Затем в соседней комнате проверил,
               на  месте  ли  его  летнее  пальто  на  шелковой  подкладке  и  шляпа,  и  лишь  после  этого
               проследовал  в  кухню,  где  повар  старательно  разделывал  обещанные  гостям  пиратом
               филейчики.
                     Нужно  сказать,  что  странного  и  загадочного  во  всех  действиях  Арчибальда
               Арчибальдовича  вовсе  не  было  и  странными  такие  действия  мог  бы  счесть  лишь
               наблюдатель поверхностный. Поступки Арчибальда Арчибальдовича совершенно логически
               вытекали  из  всего  предыдущего.  Знание  последних  событий,  а  главным  образом  —
               феноменальное  чутье  Арчибальда  Арчибальдовича  подсказывали  шефу  Грибоедовского
               ресторана,  что  обед  его  двух  посетителей  будет  хотя  и  обилен  и  роскошен,  но  крайне
               непродолжителен. И чутье, никогда не обманывающее бывшего флибустьера, не подвело его
               и на сей раз.
                     В  то  время  как  Коровьев  и  Бегемот  чокались  второй  рюмкой  прекрасной  холодной
               московской двойной очистки водки, появился на веранде потный и взволнованный хроникер
               Боба  Кандалупский,  известный  в  Москве  своим  поразительным  всеведением,  и  сейчас  же
               подсел  к  Петраковым.  Положив  свой  разбухший  портфель  на  столик,  Боба  немедленно
               всунул свои губы в ухо Петракову и зашептал в него какие-то очень соблазнительные вещи.
               Мадам  Петракова,  изнывая  от  любопытства,  и  свое  ухо  подставила  к  пухлым  масленым
               губам  Бобы,  а  тот,  изредка  воровски  оглядываясь,  все  шептал  и  шептал,  и  можно  было
               расслышать отдельные слова, вроде таких:
                     — Клянусь вам честью! На Садовой, на Садовой, — Боба еще больше снизил голос, —
               не берут пули. Пули… пули… бензин, пожар… пули…
                     — Вот  этих  бы  врунов,  которые  распространяют  гадкие  слухи,  —  в  негодовании
               несколько громче, чем хотел бы Боба, загудела контральтовым голосом мадам Петракова, —
               вот  их  бы  следовало  разъяснить!  Ну,  ничего,  так  и  будет,  их  приведут  в  порядок!  Какие
               вредные враки!
                     — Какие  же  враки,  Антонида  Порфирьевна!  —  воскликнул  огорченный  неверием
   188   189   190   191   192   193   194   195   196   197   198