Page 5 - Мастер и Маргарита

— Именно, именно, — закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу,
засверкал, — ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор,
воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над
вами потешаться будут».
Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком… Канту?.. Что это он плетет?» — подумал он.
— Но, — продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту,
— отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет
пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда
никоим образом нельзя, уверяю вас!
— А жаль! — отозвался задира-поэт.
— И мне жаль! — подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: — Но вот
какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью
человеческой и всем вообще распорядком на земле?
— Сам человек и управляет, — поспешил сердито ответить Бездомный на этот,
признаться, не очень ясный вопрос.
— Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно,
как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок.
Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен
возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет,
скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в
самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например,
начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус,
и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… — тут иностранец сладко усмехнулся, как
будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, — да, саркома, — жмурясь, как
кот, повторил он звучное слово, — и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме
своей собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное,
бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и
второе, так и третье — совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается
трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг
лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего
нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется
съездить в Кисловодск, — тут иностранец прищурился на Берлиоза, — пустяковое, казалось
бы, дело, но и этого совершить не может, потому что неизвестно почему вдруг возьмет —
поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управил
так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — и здесь
незнакомец рассмеялся странным смешком.
Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и
какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец! Он не иностранец! —
думал он, — он престранный субъект… Но позвольте, кто же он такой?»
— Вы хотите курить, как я вижу? — неожиданно обратился к Бездомному
неизвестный, — вы какие предпочитаете?
— А у вас разные, что ли, есть? — мрачно спросил поэт, у которого папиросы
кончились.
— Какие предпочитаете? — повторил неизвестный.
— Ну, «Нашу марку», — злобно ответил Бездомный.
Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:
— «Наша марка».
И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша
марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на
крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.
Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: «Нет, иностранец!», а Бездомный: «Вот черт
его возьми! А?»