Page 24 - На западном фронте без перемен

— Стыдиться тут нечего; еще и не таким, как ты, случалось наложить в штаны, когда они
впервые попадали под огонь. Зайди за куст, сними кальсоны, и дело с концом.

Он семенит за кусты. Вокруг становится тише, однако крики не прекращаются.
— В чем дело, Альберт? — спрашиваю я.

— Несколько прямых попаданий на соседнем участке.
Крики продолжаются. Это не люди, люди не могут так страшно кричать.

Кат говорит:
— Раненые лошади.
Я еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не верится. Это стонет сам
многострадальный мир, в этих стонах слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая
боль. Мы побледнели. Детеринг встает во весь рост:
— Изверги, живодеры! Да пристрелите же их!

Детеринг — крестьянин и знает толк в лошадях. Он взволнован. А стрельба как нарочно почти
совсем стихла. От этого их крики слышны еще отчетливее. Мы уже не понимаем, откуда они
берутся в этом внезапно притихшем серебристом мире; невидимые, призрачные, они
повсюду, где-то между небом и землей, они становятся все пронзительнее, этому, кажется, не
будет конца, — Детеринг уже вне себя от ярости и громко кричит:
— Застрелите их, застрелите же их наконец, черт вас возьми!

— Им ведь нужно сперва подобрать раненых, — говорит Кат.

Мы встаем и идем искать место, где все это происходит. Если мы увидим лошадей, нам будет
не так невыносимо тяжело слышать их крики. У Майера есть с собой бинокль. Мы смутно
видим темный клубок — группу санитаров с носилками и еще какие-то черные большие
движущиеся комья. Это раненые лошади. Но не все. Некоторые носятся еще дальше впереди,
валятся на землю и снова мчатся галопом. У одной разорвано брюхо, из него длинным жгутом
свисают кишки. Лошадь запутывается в них и падает, но снова встает на ноги.

Детеринг вскидывает винтовку и целится. Кат ударом кулака направляет ствол вверх:
— Ты с ума сошел? Детеринг дрожит всем телом и швыряет винтовку оземь.

Мы садимся и зажимаем уши. Но нам не удается укрыться от этого душераздирающего стона,
этого вопля отчаяния, — от него нигде не укроешься.

Все мы видали виды. Но здесь и нас бросает в холодный пот. Хочется встать и бежать без
оглядки, все равно куда, лишь бы не слышать больше этого крика. А ведь это только лошади,
это не люди.
От темного клубка снова отделяются фигуры людей с носилками. Затем раздается несколько
одиночных выстрелов. Черные комья дергаются и становятся более плоскими. Наконец-то!
Но еще не все кончено. Люди не могут подобраться к тем раненым животным, которые в
страхе бегают по лугу, всю свою боль вложив в крик, вырывающийся из широко разинутой
пасти. Одна из фигур опускается на колено... Выстрел. Лошадь свалилась, а вот и еще одна.
Последняя уперлась передними ногами в землю и кружится как карусель. Присев на круп и
высоко задрав голову, она ходит по кругу, опираясь на передние ноги, — наверно, у нее
раздроблен хребет. Солдат бежит к лошади и приканчивает ее выстрелом. Медленно, покорно
она опускается на землю.
Мы отнимаем ладони от ушей. Крик умолк. Лишь один протяжный замирающий вздох все
еще дрожит в воздухе. И снова вокруг нас только ракеты, пение снарядов и звезды, и теперь
это даже немного странно.
Детеринг отходит в сторону и говорит в сердцах:

— А эти-то твари в чем провинились, хотел бы я знать!

Потом он снова подходит к нам. Он говорит взволнованно, его голос звучит почти
торжественно: